Владимир Потёмкин - История димломатии, том 1

Любопытно отметить, что Николай, при своей безграничной самоуверенности и абсолютном непонимании стремлений широ­ких слоев населения в тогдашней Европе и, в частности, в гер­манских странах и во владениях Габсбургов, с раздражением и упрямством закрывавший глаза на очевидные факты, все-таки чуял в эти годы приближение революции. Он уже предвидел, что его «союзники» могут и не выдержать ожидаемого страшного толчка. Приписывал он это прежде всего слабости и растерян­ности австрийского и прусского правительств. «Прежде нас было трое, а теперь осталось только полтора, потому что Прус­сии я не считаю совсем, а Австрию считаю за половину», — так говорил Николай в 1846 г. одному датскому дипломату. Так дожила Европа до февраля 1848 г. В истории европейской дипломатии наступили крутые, внезапные, огромные сдвиги.

Получив первые вести о февральской революции во Франции, Николай воскликнул, обращаясь к гвардейским офицерам: «На коней, господа! Во Франции республика!» Однако на самом деле царь и не думал об интервенции и о по­ходе на Францию, как в 1830 г. В гибели Луи-Филиппа Николай видел лишь заслуженное возмездие. Но, если бы у него и было в первый момент намерение итти на Францию, то он не мог бы его осуществить по обстановке, так как мартовские револю­ции в Вене, Берлине, Мюнхене, Дрездене, во всех государ­ствах Германского союза, бегство Меттерниха, полный про­вал всей меттерниховской системы, панический испуг перед революцией, который парализовал Фридриха-Вильгельма в Пруссии и императора Фердинанда в Австрии, их немедленная готовность к капитуляции — все это серьезно спутало карты Николая. Царь явно растерялся. Это видно из его переписки за этот период с князем Паскевичем, единственным человеком, которому он вполне доверял. Надо было «унять мерзавцев». На свои силы для выполнения подобной задачи Николай в первой половине 1848 г. не мог рассчитывать. Но вот блеснул для него луч надежды: расправа Кавеньяка над парижским про­летариатом в страшные июньские дни 1848 года окрылила царя и преисполнила его надежд. Немедленно через посла в Париже, Киселева, он велел передать генералу Кавеньяку сердечную царскую признательность. Николай раньше многих других представителей реакции понял, что на парижских баррикадах сломлена не только французская, но и всеевропейская рево­люция, и что опасность миновала. С этого времени, а особенно с поздней осени 1848 г. возобновляется вмешательство Николая как в австрийские, так и в прусские дела. Он бранит за глаза своего шурина Фридриха-Вильгельма IV и раздраженно «советует» ему в глаза поскорее ликвидировать следы мало­душия, т. е. конституцию, исторгнутую у короля прусской революцией в марте 1848 г. В более мягких тонах он дает те же советы 18-летнему Францу-Иосифу, который вступил на австрийский престол 2 декабря 1848 г. после отречения его дяди императора Фердинанда. Франц-Иосиф, беспомощный без поддержки Николая, с рабской покорностью выслушивал советы царя. А Николай был крайне доволен и этим послу­шанием и тем, что фактическим диктатором Австрии, истинным преемником Меттерниха явился князь Феликс Шварценберг, в котором Николай долгое время видел лишь нечто вроде своего генерал-губернатора, посаженного в Вене для выполнения петербургских «советов». Николай ошибался и в Шварценберге и во Франце-Иосифе. Шварценберг его пленил тем, что по его настоянию был расстрелян схваченный в Вене делегат Франкфуртского парламента, Роберт Блюм. Но Николай не рассмотрел в Шварценберге дипломата, который сделает все зависящее, чтобы помешать царю во всех его восточных пла­нах, едва только избавится окончательно от страха перед революцией. Царь не разглядел и во Франце-Иосифе очень самостоятельного, самолюбивого и настойчивого молодого человека, который повинуется лишь потому, что боится рево­люции, но в дальнейшем не откажется от борьбы против Нико­лая на Востоке.

За этот период царь дважды, в 1849 и в 1850 гг., вмешал­ся в. дела Средней Европы — и оба раза в пользу Австрии. Вследствие этого вмешательства Австрия одержала решитель­ную победу на двух наиболее для нее важных фронтах.

Первое вмешательство Николая было и дипломатическим и военным: оно произошло в 1849 г. в связи с венгерским восстанием.

Второе вмешательство было исключительно дипломатическим; направлено оно было к ликвидации попыток объединения Германии.

Вмешательство царя в дело подавления венгерского вос­стания было обусловлено прежде всего опасениями за спо­койствие в Польше, в случае если бы Венгрия стала прочным независимым государством. Далее, существование государства, управляемого революционером Кошутом, считалось также угро­зой влиянию царской России на Балканском полуострове. Наконец, победа всеевропейской реакции была бы неполной, если бы восторжествовала революционная Венгрия.

Николай решил выступить лишь в самом конце весны 1849 г., именно тогда, когда австрийские генералы потерпели ряд позорнейших поражений. Паскевич, наместник Царства Польского, взял на себя верховное руководство этой интервен­цией. Австрийская империя после усмирения Венгрии могла считать себя спасенной. Зато среди всех подданных Франца-Иосифа не было отныне более яростных врагов России, чем венгры. С этого момента габсбургская держава стояла прочно на ногах; свое «политическое выздоровление», как писала реак­ционная пресса, она вскоре использовала против той же Рос­сии. Николай понял это довольно поздно — только в 1854 г., — когда вполне ясно стала обозначаться враждебная позиция Австрии. Разговаривая с генерал-адъютантом графом Ржевуским, польским уроженцем, Николай спросил его: «Кто из польских королей, по твоему мнению, был самым глупым?.. Я тебе скажу, — продолжал он, — что самый глупый поль­ский король был Ян Собесский, потому что он освободил Вену от турок. А самый глупый из русских государей — я, потому что я помог австрийцам подавить венгерский мятеж». Свою политическую ошибку Николай понял лишь тогда, когда уже ничего нельзя было исправить.

Второе вмешательство Николая в европейские дела после­довало в 1850 г. Оно тоже было вызвано не только настой­чивыми просьбами Франца-Иосифа и князя Шварценберга, но и определенными целями самого царя.