Валерий Елманов - Правдивый ложью

Вот только царевичу этого не объяснишь. Или попробовать?

– Их мой батюшка вместе с патриархом Иовом приносил в Великую пятницу в соборную церковь Пресвятой Богородицы и пел там Великие часы, а после часов и вечерни снова возвращал в казну, – продолжал пояснение Федор.

Судя по благоговейному отношению царевича – вон как трепетно держит в руках, – повозиться с уговорами придется изрядно.

Ладно, попробуем… потом.

А следом за ними я без колебаний распорядился загрузить статуэтку Нептуна, пояснив дьяку, что негоже, дабы в казнохранилище православного государя находились изображения языческих эллинских богов, и… тут же заодно передал своим гвардейцам богиню Диану, сидящую на золотом олене.

– Чай, у нас тут не храм и не Успенский собор, – вякнул было Булгаков, намекая на место хранения церковных ценностей.

– Ошибаешься, – поправил я его. – Именно что храм, но только государственный, а не церковный, ибо без злата и серебра не выживет ни одна страна, а раз храм, то ни чужим богам, ни… их прислужникам делать тут нечего. – И забрал серебряную статуэтку грифона с золотой головой и алмазами на крыльях.

В прислужники чужих богов тут же угодили и павлин с россыпями разноцветных искр на пышном хвосте, и пеликан, вырывающий у себя сердце, и даже пряжка в виде большой птицы, которую я недолго думая нарек фениксом, с алмазами и рубинами.

В конце концов семь бед – один ответ. Авось выкручусь, если что.

– Итак, – громогласно подвел я итог, – взято у тебя ныне из казны, согласно повелению государя Дмитрия Иоанновича, золотых и серебряных монет на девяносто пять тысяч, а также различных драгоценных камней на четыре тысячи девятьсот тридцать рублей. Остальные семьдесят тебе, дьяк, ныне царевич жалует за верную беспорочную службу.

Меньшой-Булгаков в ответ горестно всхлипнул. Как я понимаю, наш с царевичем щедрый подарок радости у него почему-то не вызвал – даже обидно.

А чего это он на меня уставился? Еще хочет? Или…

– Ах да, – спохватился я. – Также мы заодно очистили государев храм от языческих богов и их прислужников, но ты за это не благодари, бесплатно потрудились, а еще взяли, но опять-таки согласно государеву указу, немного разных камней на изготовление украшений для царицы Марии Григорьевны, царевны Ксении Борисовны и невесты Гюльчатай царевича Федора Борисовича. Ну и кухонной утвари… тоже… немного…

– Немного, – вслед за мной умиленно повторил дьяк, и лицо его… расплылось в улыбке.

Я вгляделся повнимательнее. Нет, не ошибся – и правда улыбается.

– Вовсе немного, – еще проникновеннее произнес Булгаков. – Благодетели… – И дико захохотал, ухватившись за живот и тыча пальцем в остатки. – Не… мно… го… – выжимал он из себя в секундных перерывах между очередными приступами смеха.

Годунов уставился на меня. Глаза его округлились от испуга.

– Он ума лишился, – прошептал царевич и скорбно перекрестился.

– Нет, – поправил я его. – Обычный припадок. Сейчас мы его живо приведем в чувство. – Но, сделав шаг в сторону Булгакова, остановился в растерянности, поскольку дьяк резко оборвал смех и заговорщическим шепотом сообщил мне, продолжая улыбаться:

– То-то государь возрадуется, что вы его дочиста не обобрали. Ажно в пляс пойдет. – И… сам пустился плясать, если только эти нелепые телодвижения и дикие прыжки на месте можно назвать танцем.

Кажется, царевич был прав. И что теперь?

– В Константино-Еленинскую его, – дал я указание ратникам. Щедро зачерпнув из ближайшего ларя жменю серебра, я высыпал его в подставленную ладонь стоящего ближе всего ко мне Дубца, пояснив: – Это палачам, чтоб мужика поили и кормили как на убой. А выпустят пусть, как только выздоровеет… – Я призадумался, вдруг он оклемается уже к завтрашнему дню, и добавил: – Но не ранее нашего с Федором Борисовичем отъезда.

Знать бы, что потом придется расплачиваться за свой сопливый гуманизм, я бы действовал куда жестче, но очень уж мне пришлось по душе самоотверженное радение за царское добро.

Может, он тоже вор, даже скорее всего, но зато отчаянно старается не подпускать к казенной кормушке других, а это уже кое-что.

С отправкой обоза семьи Годуновых под охраной моих гвардейцев особых проблем не было – там всем распоряжался Зомме. В Москве я оставил лишь две полусотни – себе и Федору, да в качестве телохранителей царевича две боевые пятерки спецназовцев, да столько же «бродячих», не пожелавших оставаться в Москве.

Едва получив известие об убытии «ратных холопов» Дмитрий тут же прислал грамотку о своем прибытии уже через три дня, так что следовало поторопиться с подготовкой к встрече, тем более один день выпадал вчистую – мне и Годуновым предстоял переезд.

Им из царских палат в Запасной дворец, а мне с Никитской в Кремль, в хату Малюты, которая, согласно дарственной, теперь принадлежала… князю Мак-Альпину.

А куда было деваться, коль я сам сказал об этом подарке Дмитрию.

Дело в том, что о выделении Запасного дворца под жилье семьи престолоблюстителя я завел речь еще в Серпухове. Мол, не пристало наследнику престола, занимающему как бы промежуточное положение между государем и боярами, жить как прочие.

– У него свои хоромы имеются, – отрезал Дмитрий. – Если б не было – дело иное.

– В том-то и дело, что их нет, – поправил я его, мгновенно сообразив, что придется делать «ход конем», и сообщил: – Он на днях подарил их… мне.

Дмитрий, опешив, настороженно уставился на меня, озадаченно поскреб в затылке, но ничего не ответил. Я его не торопил. Лишь перед самым отъездом, прикинув, как получше нажать, если что, невинно осведомился:

– Так мне что же, переезжать обратно?

– Ненадобно, – неохотно буркнул он. – Пущай забирают Запасной, мне он все одно ни к чему. – Но тут же, не удержавшись, съязвил: – Невелика плата за спасение-то – я б, доведись такое, чем поболе одарил.

Я сокрушенно развел руками, соглашаясь.

Потому и пришлось оформлять Федору дарственную на свой терем и прочие хозяйственные пристройки.

– Заниматься хоть допустишь? – с улыбкой спросил царевич.

Дело в том, что один из небольших флигельков я, согласовав с царевичем, переоборудовал в некое подобие спортивного зала. Снаряды установили самые немудреные, но для восстановления спортивной формы вполне.

Туда и приезжал после вечерни Федор, так сказать, на сон грядущий. Трое спецназовцев, тщательным образом мною проинструктированных, нещадно гоняли его по этим снарядам.

Точнее, гонял один. Второй занимался с Годуновым рукопашным боем, а третий – фехтованием. Полутора часов вполне хватало, чтоб с него ручьями лился пот, после чего он сразу же нырял в приготовленную баньку.