August Flieger - Чужой 1917 год

Сопротивления никакого не было. Уцелевших быстро сгуртовали и погнали к нашим окопам.

Я опустил бинокль и, откинув назад каску, вытер рукавом внезапно выступивший пот.

Весело, однако, денек начинается…

Н-да… Колючка в четыре кола глубиной, а за ней линии окопов, доты.

Немцы тут обустроились весьма и весьма капитально. К тому же и сам город должен быть неплохо укреплен.

Мы расположились на вершине одного из мелких холмов менее чем в километре от Штрасбурга, бывшего когда-то замком тевтонского ордена. От самого замка осталась только высоченная восьмиугольная главная башня, торчащая как перст среди невысоких городских кварталов. Другие ориентиры — это кирха и белый шпиль ратуши. Все это — на дальнем берегу речки Дрвецы.

В принципе, в этом районе вся оборона построена по её северному берегу, однако часть города находится на южном берегу. Река изгибается подковой на север, а внутри ее изгиба и располагаются городские предместья, а главное — два моста на тот берег. Линия обороны как раз соединяет основания подковы, образуя предмостные укрепления.

Передо мной только голое поле, раскинувшееся вплоть до вражеских окопов, ухоженное и обработанное даже в военное время.

Я с грустью разглядывал в бинокль германские позиции.

Конечно, здесь оборона не столь насыщена, как та которую мы уже прорвали, но теперь-то нас ждут и такого козыря, как эффект внезапности, мы лишены. К тому же, именно за этой линией находятся последние немецкие резервы и их тяжелая артиллерия.

Интересно, что же дальше? Как наши многомудрые генералы решили для себя эту задачку?

Я убрал бинокль, махнул рукой гренадерам одиннадцатой роты, сидевшим в линии боевого охранения, и отползя назад, стал спускаться с холма у подножия которого с ружьем в обнимку сидел Савка.

— Пойдем, Савка, в роту. Узнаем новости, а заодно и поедим!

— Давно пора, вашбродь! Живот уж сводит! Цельный день не жрамши. — откликнулся мой бравый ординарец, поднимаясь с травы.

— Да уж… Денек был веселый. Но завтра, боюсь, будет еще веселее!

* * *

Обосновавшись на захваченных вчера позициях у высоты четыре-девять-ноль, мы отбили еще две германские атаки, почти полностью уничтожив батальон 3-й резервной дивизии.

А ближе к вечеру, пережив короткий, но интенсивный артналет и продвинувшись еще на три километра, наш батальон вышел к холмам у Штрасбурга.

Теперь нам предстояло прорвать последнее препятствие на пути к Балтике.

Как это будет происходить я представлял довольно смутно, но, вымотавшись за день, не имел никакого желания размышлять о стратегии и тактике. Хотя, невеселые мысли о днях грядущих постоянно крутились в голове…

Теперь батальон спешно окапывался, готовясь к возможному немецкому контрнаступлению. Пока личный состав рыл окопы, подошедший взвод саперов нашего полка обустраивал блиндажи. Вся эта полевая фортификация производилась в невидимой для немцев зоне за холмами и по сути серьезного препятствия для противника не представляла. Настоящие позиции будут возводить ночью по вершинам холмов, а в этих можно будет переждать артобстрел.

Кстати, немцы нас почему-то не обстреливали. Я абсолютно не сомневался в том, что они знают о нашем присутствии здесь, но, следуя какой-то своей логике, противник не вел даже беспокоящего огня.

Перекусив сухпаем, я вместе с Лиходеевым осмотрел, как идут работы. Гренадеры нашей и девятой роты возводили полевые укрытия во втором эшелоне, двенадцатая рота рыла окопы, а одиннадцатая сидела в боевом охранении.

Убедившись, что тут все в порядке, отправился на поиски своего исключительного и замечательного ротного командира.

Поручик обнаружился у обустроенного каптером временного склада боеприпасов. Сидя на патронном ящике, он собственноручно чистил свой револьвер. Надо сказать, что Казимирский не доверял автоматическим пистолетам и принципиально носил 'Наган'. Правда, оружие у него было в специальном исполнении — с шестидюймовым стволом, насечкой и рукоятью из резного моржового клыка. Оставалось неизвестно, как же он пережил оснащение своей персоны таким сложным и капризным оружием, как автомат. Он ни словом, ни жестом не выразил своего неудовольствия, но я подозреваю. Что за два дня так ни разу и не вынимал его из чехла. Меня же, пистолет-карабин системы Фролова, уже прозванный солдатами 'Фролом' или 'Фролычем', вполне устраивал.

Заметив меня, Казимирский оторвался от своего занятия, и устало, оглядев меня с ног до головы, поинтересовался:

— Что нового, барон?

— Ничего, господин поручик! Личный состав и саперы возводят полевые укрытия. В строю — сто семьдесят восемь человек, из них семеро легкораненых.

— Неплохо…

— Опасаюсь, только, что это ненадолго… — Не знаю уж, почему я это сказал. Наверное, Казимирскому этого бы говорить не следовало, но мучимый нехорошими предчувствиями я не смог сдержаться.

— Увы, барон, мы на войне. — Спокойно ответил ротный, возвращаясь к чистке оружия. — Потери неизбежны!

— Я понимаю, но с этим трудно смириться…

— С этим не нужно мириться, к этому нужно просто привыкнуть, барон.

— А что известно о планах командования? — Тактично сменил я тему разговора.

— Подождите до темноты. Был вестовой от командира батальона. Капитан Берг обещал прибыть лично. Вот тогда все и узнаем и планы, и последние новости — приятные и неприятные.

— Господа офицеры. — Капитан Берг стоял во главе стола в свежеотрытом и укрепленном блиндаже — штабе батальона. — Нам предстоит окопаться и ждать подхода частей 40-й дивизии или иных изменений обстановки. Наступать через открытое поле на хорошо укрепленную линию обороны в лоб — это самоубийство. Тем более, что по данным разведки, в старом замке расположился артиллерийский парк противника. На нашем участке нет путей сообщения, кроме узкоколейки, поэтому затруднено снабжение, пополнение и поддержка сил второго эшелона. Поэтому, рассмотрев диспозицию, в штабе корпуса изменили план наступления и теперь нашей дивизии предписано занять оборону. Батальон располагается штатно — фронтом по двести пятьдесят саженей на роту. В первой линии одиннадцатая и двенадцатая роты, девятая и десятая — в резерве. Вопросы?

— Ну, то, что нас в атаку не погонят, это новость хорошая. — Задумчиво произнес штабс-капитан Ильин. — И что же теперь? Конец наступлению?

— Отнюдь! По последним данным части I-го Ударного корпуса, и части XXIII-го и XXV-го армейских корпусов, прорвали германский фронт на ширине тридцати километров на всю глубину и вышли на оперативный простор. В прорыв по тылам противника брошены три кавалерийских и одна казачья дивизия. Части 1-ей Ударной дивизии ворвались в Торн. В свою очередь, части II-го армейского корпуса, прорвали оборону противника восточнее нашего участка, и продвигаются вдоль железной дороги на Дойче-Эйлау.