August Fliege - ЕСЛИ СУДЬБА ВЫБИРАЕТ НАС…

В этот момент самый дальний от меня немец громко застонал и пошевельнулся.

Как уцелел? Шел первым, потому и пострадал меньше всех?

Черт! Да он же в кирасе! На руках тоже какие-то железяки…

Крови нет - значит, его только оглушило! Доспех спас…

Ну, сука!

Я сделал шаг вперед, наступил зашевелившемуся штурмовику на спину и, аккуратно прицелившись, выстрелил из 'парабеллума' в зазор между каской и горловиной доспеха…

Немец дернулся и обмяк…

'Requiescit in pace', как обычно пишут в компьютерных играх…

Черт! Приснится же…

Проснулся я в холодном поту. Поганый сон…

Но поганее всего то, что так оно и было на самом деле: засада, 'парабеллум' и застреленный мною в затылок штурмовик.

Снова заболела левая рука - отлежал.

И пить хочется.

Неловко извернувшись, я с трудом сел, откинувшись на подушки.

За стеклянной дверью коридора замерцал оранжевый свет керосиновой лампы, и в палату вошла пани Ядвига.

- Вам плохо, пан прапорщик? Вы снова кричали и ругались…

- Нет-нет… Эта боль не телесная…

- Вам снится война?

- Да…

- Давайте я напою вас отваром из ромашки, пан прапорщик? Вам станет легче и вы, быть может, хоть немного поспите?

- Спасибо, пани Ядвига. Весьма кстати…

Наша контратака оказалась успешной - все штурмовики были уничтожены… И хотя их было немного - около полуроты, но дрались они отчаянно.

В плен эти ребята сдаваться не собирались…

Да и не собирался никто брать их в плен… Эта участь не для бойцов ударно-штурмовых отрядов… Недаром их символом во всех армиях Первой Мировой были череп и кости. Добровольцы, все как один…

Тяжелораненых гренадеры добили штыками… Как говорится 'Поднявши меч…'

Такой вот суровый закон войны…

Осмотревшись в траншеях, мы заняли оборону. Из хороших новостей - пулемет не поврежден, из плохих - расчет погиб… Народу у меня не густо - человек около пятидесяти. Считай - взвод, а еще недавно была полурота…

Увидев среди подошедших гренадер Акимкина, я распорядился:

- Давай, братец, к 'Максимке' вставай! Ты же вроде ученый?

- Так точно, вашбродь!

- Отдашь своего 'Бертье', да вот хоть Степанову! - заметил я еще одно знакомое лицо. - Справишься Степанов?

- Отчего ж не справиться-то? То исть, так точно, вашбродь!

- Вот и ладно! Всем остальным - не расслабляться. Сейчас немец опять полезет!

- Встретим, да попотчуем от души! Не сумлевайтесь! Ужо мы им! - отозвались со всех сторон гренадеры.

Я вновь вынырнул из беспокойной полудремы навеянной тяжкими воспоминаниями…

Больно-то как…

Разволновался во сне, дыхание участилось, и простреленное легкое тут же напомнило о себе резкой тянущей болью.

У-у-у…

Сейчас я завою…. Сейчас я залаю… Сейчас я кого-нибудь съем…

Уф… Вроде отпустило…

Ужасно хлопотное ранение… Неудобственное, да и по нынешним временам чрезвычайно опасное!

Но ведь и повезло мне… Повезло - хоть и не уберегся, но все же живой остался!

Пуля пробила правый нагрудный карман, где у меня лежал перевязочный пакет, прошла через легкое в верхней его части и вышла из спины, напоследок продырявив ранец…

Вот и получилось, что исподнее в ранце закупорило рану с одной стороны, а бинты, прижатые к ране Савкой вместе с карманом, закупорили входное отверстие. Пневмоторакса не случилось, то есть - легкое не схлопнулось…

Дальше ничего не помню…

Остальное знаю из рассказов Генриха: когда меня приволокли на фольварк, где расположился полковой лазарет, с перевязочного пункта, дело было почти что плохо…

Оперировал меня наш дорогой и любимый Валерий Михайлович Нижегородский, собственной персоной.

Очень качественно и умело оперировал! Опыт знаете ли…

Кстати, мой лепший друг Генрих Литус тоже здесь! В Варшавском военном Александровском госпитале долечивают тех, кто не может быть возвращен в строй ранее, чем через шесть недель. Прочих лечат либо в полковых, либо в дивизионных лазаретах.

Мне, например, еще как минимум пару месяцев лечиться, при отсутствии осложнений.

А вот Генриху…

Литус похоже попал 'под списание': шрапнельная пуля угодила ему в бедро, раздробив кость, буквально через час, после того, как ранили меня. Рана заживает плохо, и хотя его операция так же прошла успешно, но нога стала заметно короче…

Эвакуировали нас вместе на одном поезде, только вот положили в разных палатах. Я, вроде как тяжелораненый, а Генрих, вдобавок еще и не ходячий…

Ох, вы думы горькие… Ох, вы думы тяжкие…

Перед глазами снова стоит тот самый, 'последний' бой…

В первой траншее мы задержались ненадолго - отбили две атаки, а потом… Потом осколками разорвавшегося поблизости снаряда повредило пулемет. Без станкача удержать позицию было невозможно. Подошедших близко немцев забросали гранатами и отошли, на ходу заваливая ходы сообщения рогатками с колючей проволокой…

Следующая моя позиция была у капонира траншейной пушки Гочкиса. Присев на дно окопа я хотел было набить автоматные магазины патронами, да не вышло - руки дрожали…

Здесь меня нашел вестовой от командира роты.

- Принимайте командование, вашбродь.- Сипло кричал солдат, перекрывая грохот разрывов. - Господин поручик в беспамятство впал. Оглушило его и контузило… Но, кажись оклемается. За него там фельдфебель Лиходеев остался.

Веселый разговор!

Казимирского приложило, и я теперь командую ротой. Точнее тем, что от нее осталось…

По сути, у нас два опорных пункта обороны - это пулеметные гнезда второй траншеи. Два 'максима'. На нашем фланге еще и сорокасемимиллиметровка, до кучи…

Вот и воюй, как хочешь.

Немцы лезут и лезут. И останавливаться не собираются!

Снова лежу без сна…

Уже светает - летние ночи короткие…

За окнами легкий ветерок шумит в кронах деревьев, а мне, почему-то, вспомнилось прекрасное стихотворение Николая Гумилева:

Навеяло, однако, печальным событием: два дня назад умер один из моих товарищей по несчастью, а точнее сосед по палате - штаб-ротмистр Путятин…