Андрей Онищенко - МиссияКрест Иоанна Грозного

Теперь Феклуша вставала на много раньше обычного, чтобы успеть привести себя в порядок. Нарумянить щеки, подкрасить черные брови, заштриховать оспинки на лице, припудриться, расчесаться и заплести косу, меняя каждый день ленту в ней на новую. Попытки увлечь Илью не блеском внешнего, а глубиной внутреннего мира, также не увенчались успехом. Илья не интересовался, что не свойственно было для дворянина, ни охотой, ни борзыми, ни рыбалкой. К проблемам сельской жизни он тоже оставался глух. Он не мог отличить сохи от плуга. Роль дурочки, которую Феклуша попробовала разыграть с отчаяния, у нее тоже не получилась. Устав от бесполезных хитростей любви, Феклуша решила взять паузу, тем более что эта пауза совпала с переездом Ильи в собственный дом.

– Какая ты дура, Феклуша!

Матушка Любава разочарованно сплюнула на пол после отъезда Ильи.

– Я же тебе говорила, как надобно было действовать. Если бы послушалась меня, то уже была бы хозяйкой Журавичей. Мирон, хоть ты, что скажи этой неумехе…

Отец Мирон кивнул головой в знак согласия с супругой и произнес:

– Истину глаголишь, ладушка моя!

– Я же говорила тебе, да что повторять пустое, – не унималась Любава, – нужно было напоить его до чертиков, Мирон с Кузьмой подсобили бы в этом, уложили бы его немощного спать, а ты, прокралась бы ночью к нему, да в постельку бы легла раздетая. А утром, как он проснется, сразу в слезы да в петлю.

– И причитала бы по больше на тему кому я такая порченная теперь нужна, – со смехом вставил реплику в монолог Любавы батюшка. можно вернуть, а мы с Мироном тебе подсобим – Да не перебивай ты, Мирон, прости Господи, – продолжала поучать попадья младшую сестрицу, осеняя себя крестным знаменем.

– У них там, в Москве почитай такое тоже не приветствуется, огласка ему не нужна, он бы по беспамятству и из-за жалости и женился бы на тебе. Мирон тихонечко вас обвенчал бы, а ты, корова тугодумная, со своей светлой любовью такой шанс упустила и все испортила. Тьфу, на тебя! Глаза бы мои на тебя не глядели! Убирайся прочь да подумай, ведь и сейчас еще не поздно, все еще

После переезда в свой дом, Илья с головой ушел в хозяйственные заботы. По началу, времени у него оставалось только на сон. Сперва потихоньку, затем все больше и больше, крестьяне начали свозить оброк, рассчитывая к Рождеству полностью рассчитаться с барином. Начиная с утра, к его "терему" подъезжали подводы, и крестьяне разгружали на дворе овощи, мешки с зерном, мукой и семенем, домотканую материю, корзины с различными продуктами, бочки с рыбой, маслом и медом, сено, дрова и всевозможные поделки, такие как домашняя утварь и прочие вещи, выполненные своими руками. Все это нужно было распределить и разместить по сараям и амбарам. Оброк уплачивали не только натуральными продуктами и поделками, но и что было хуже всего для Ильи это всякой мелкой живностью и скотом. Ежедневно на двор свозились овцы, свиньи вместе с поросятами, телята, жеребята, куры и гуси и все эти новые обитатели его двора, визжали, мычали, блеяли, в общем, требовали за собой постоянного ухода и горланили во все голоса, не давая тем самым Илье ни на минуту расслабиться. В общем, от всех этих забот у него голова пошла кругом.

Условившись с сельским старостой о барщине, Илья взял к себе в дом пятерых баб и четверых мужиков, которые должны были смотреть за всем этим хозяйством. В конец, запутавшись в подсчетах и бухгалтерии, от отчаяния, Илья готов был плюнуть на все свое добро и в душе уже мечтал только об одном, поскорее убраться от всего этого обратно в Москву. Приняв очередную подводу, распределив и переписав товар, он решил сделать перерыв на обед и направился в дом.

Внутренняя планировка его "терема" была достаточно строгой и практически ни чем не отличалась от крестьянских изб, кроме как количеством комнат. Большая часть мебели составляла часть конструкции самого дома и была неподвижной. Вдоль стен, не занятых печью, тянулись широкие лавки, тесанные из самых крупных бревен. Они предназначались не столько для сидения, сколько для сна. Около большой русской печи была посудная лавка, где полновластной хозяйкой считалась Матрена. Ей было слегка за сорок, но выглядела она старше своих лет. Рано овдовев и не нажив детей, Матрена с радостью пошла в услужение к барину, взяв на себя заботу о домашнем хозяйстве Ильи. По диагонали, в противоположном от печи углу, висели иконы, которые отец Мирон передал в дар Илье после завершения ремонтных работ в доме. Этот угол, почему-то, Матрена прозвала красным, хотя красного, по мнению Ильи здесь ни чего не было. Над лавками, вдоль стен были устроены полочки, на которых хранились предметы домашнего обихода и различные вещи. В стенах были вбиты деревянные колышки, на которых развешивалась одежда.

Следуя негласной традиции того времени, которая предписывала соблюдение определенных правил размещения всех людей проживающих в доме, Илья разделил свой "терем" на две части. Верхние горницы оставил за собой, а нижние превратил в людскую, где теперь размещались его дворовые люди, причем помещение возле печи и посудной лавки считалось женской половиной и по этикету того времени заходить на эту половину считалось неприличным. В наружном украшении самого дома сказывался художественный вкус и мастерство русского крестьянина. Силуэт "терема" венчал резной конек, называемый охлупенью, кровля крыльца и фронтон украшали резные причелины и полотенца, плоскости стен – наличники окон, отражавшие влияние архитектуры Калужской волости.

Илья сидел в своем доме за обеденным столом. От забот по хозяйству аппетит пропал напрочь. Он едва прикоснулся к еде, но, выпив кружку хмельной браги, Илья немного оживился и постарался сосредоточиться на насущном.

– Черт, никогда я не любил эти хозяйственные дела, – про себя подумал он, – был бы рядом Алексей, он бы разобрался со всем этим в два счета. Они с Василием молчат, значит, в Москву возвращаться еще не время.

Его унылые размышления прервал приход сельского старосты, который, держа шапку в руках, неожиданно возник на пороге. Заметив его, Илья перевел взгляд с пустой кружки на нежданного гостя.

– Заходи Макар Степанович, прошу к столу.

Старосту не пришлось долго упрашивать, поклонившись Илье и дождавшись приглашения, он уселся за столом напротив него.

– Что приуныл, барин? Урожай в этом году удался, оброк мужики собрали хороший, почитай ни кто не остался у тебя в долгу, радоваться надо, а ты грустишь?

– Выпьешь со мной? – спросил Илья.

– Коли нальешь, то выпью.

Илья взялся за кувшин, разливая остатки браги по кружкам.

– Не мое все это, Степаныч. Толи дело саблей махать да на лихом коне скакать, – с глубоким вздохом и грустью произнес Илья. – Ума не приложу, что со всем этим делать?