Влад Савин - Страна Гонгури

– Товарищи, что же вы! – крикнул вдруг Гелий толкущимся мужикам – бейте белопогонную сволочь, чем можете: лучше умереть, чем жить в рабстве!

Никто не ответил – кто-то отвернулся, а кто-то усмехнулся злорадно. Гелий ждал за свои слова удара – или даже пули. Но ефрейтор лишь сказал лениво:

– Глотку не рви! На допросе сгодится. Еще орать будешь – горло сорвешь. Или просить – чтобы добили.

– Командир наш сначала всегда вежливо – усмехнулся сержант – будто интересно ему, совесть у вас еще осталась? "Вы в самом деле коммунист – или вас оговорили?" Послушает – а затем такое прикажет, что даже нам, грешным и все повидавшим, иногда не по себе. Не звери мы – бывает, честно предлагаем: отречешься, в подтверждение тайну какую выдав, или своего в расход – отпустим под слово больше против нас не идти. А коль уж сам выбрал иное – наша совесть чиста. Сам знал, на что шел.

Их подвели к церкви – тому же месту, где вчера крестьяне слушали речь. На ступенях церковного крыльца сидел человек в таком же пятнистом, как все солдаты – лишь с висящим на поясе парабеллумом и офицерским планшетом. Лицо его было страшным – похожим на оскаленный череп.

– В танке горел: жаль, что до конца не сгорел, сволочь! – подумал Итин – раз нас вместе привели, значит будут друг перед другом бить, как жандармы любили делать.

Против ожидания, первым вперед вытолкнули Гелия. А комиссар остался поодаль под охраной сержанта. Главарь оглядел Гелия с ног до головы, и приказал:

– Говори. Разрешаю. Сразу не убью – не бойся.

Гелию было страшно. Еще и потому что он не мог видеть старшего товарища, оставшегося за спиной. Зная, как подобает вести себя бойцу революции, Гелий хотел прокричать в лицо врагу что-нибудь вроде:

Но голос подвел его, в первый же миг сорвавшись на кашель. Враг усмехнулся и сказал:

– Бодришься, герой – это хорошо. Потому что чем больше гонору снаружи – тем больше страха внутри. Честно отвечай – боишься? Ну?

Гелий не мог говорить – язык будто свело. И кивок головой вышел совершенно непроизвольно.

– И правильно боишься – сказал горелый главарь – это ведь все правда, про отрезание ушей, пальцев, и всего прочего, а также каленое железо и шомпола. Такие уж мы мерзавцы и палачи. И очень любим ставить научные эксперименты, как например – живот тебе разрежем, без всякого наркоза, чтобы глянуть: там высокие идеи, или такое же дерьмо, как у всех? Или полведра бензина – определить, кто ты есть: человек, который звучит гордо, или топливо живое для костра? После твой труп в канаве будут жрать бродячие псы – а мы уйдем дальше, жить и творить свои грязные дела. Сколько передо мной стояло – ваших.

Он взял лежащую рядом полевую сумку. Она была доверху набита красными книжечками – теми самыми, какие носят у сердца.

– Моя коллекция – пояснил враг – сюда я помещаю не просто уничтоженных мной лично, но лишь всяких так комиссаров, политруков, председателей с секретарями, ну и на худой конец, не ниже ротных – тех, о ком ваша партия и власть будет искренне горевать. Интересный процесс – превращение героев в мясо. Даже любопытно – попадется мне хоть кто-то, кто выстоит до конца, как на плакате вашем? Нет, в итоге все – лишь голая физиология без разума и воли. Так что, тебе очень повезло, что я не буду выпытывать у тебя ваших военных тайн – что ты можешь сказать, неизвестного мне? Впрочем, если ты знаешь что-то – тебе зачтется.

Гелию вдруг стало спокойно. Будто он стоял перед врагом – и в то же время отстраненно смотрел откуда-то. Он шагнул вперед, как в воду. Ефрейтор дернулся было следом – но главарь сделал еле заметный жест, и враг остался на месте. Делая шаг, Гелий больше всего боялся, что револьвер выпадет, или окажется слишком крепко привязанным к ноге. Даже перед зеркалом у него никогда не получался так слаженно этот знаменитый прием сыщика фон Дорна – при шаге левой нога чуть выше, правая рука бьет изнутри по лодыжке – чтобы, ступая на ногу, одним встречным движением задрать штанину, обхватить рукоятку и вскинуть руку вверх.

Главарь что-то почуял, начал было подниматься – но у него не было уже ни времени, ни расстояния. Ефрейтор вскинул автомат – но стрелять не мог, потому что Гелий и главарь оказались перед ним почти на одной линии, и очередь свалила бы обоих. Итин не успел пошевелиться, как сержант одним движением сбил его наземь, придавил ногой и упер в затылок ствол – все же эти битые фронтовые волки были на удивление опытны и быстры. А главарь был лучше всех – но не настолько, чтобы обогнать пулю с трех оставшихся шагов.

Все застыли. Солдаты и крестьяне в отдалении – тоже. Замер и Гелий – держа врага на мушке.

– Ну? – первым спросил горелый главарь – что дальше?

Он смотрел без страха – с любопытством, даже веселым интересом. Будто не его отделял от смерти один миг короткого движения пальца.

– Стреляй! – прохрипел Итин, глотая пыль – стреляй!

Он еле повернул голову – сморщившись от жестокого тычка стволом. Однако теперь мог хоть как-то видеть происходящее.

– Машину нам и оружие! – звенящим голосом выкрикнул Гелий, совсем как в читанных им романах о приключениях фон Дорна – прикажи своим! Ты – поедешь с нами!

Он уже видел себя героем. Все становилось, как должно – орден из рук самого Вождя за спасение товарища Итина и захват злейшего из врагов революции. Затем Гелий представлял, как он, в хрустящей новой кожанке и с маузером в руке ведет свой отряд на штурм последнего вражеского оплота. После он возвращается к отцу – молодым комиссаром, и отныне говорит с ним, как равный. Затем он работает на трудфронте, строя заводы и города – а по вечерам пишет книгу об этом прекрасном времени.

– Дурак – лениво сказал главарь – стреляй.

И враг встал и тоже шагнул вперед – не спеша, совсем мирно. Теперь их разделяло всего два шага. Лицо врага оставалось недвижной маской. А глаза были – умные, оценивающие, живые.

– Мне терять нечего – сказал главарь – ваши же меня сразу к стенке. Хочешь – стреляй. Попробуй. Только – вас же потом живыми на ремни порежут. Очень погано будете помирать, и долго.

– Стреляй! – сипел Итин – стреляй, черт!

Гелий крепче сжал револьвер. Ладонь вдруг вспотела. Раньше он много раз пытался представить – первого своего убитого врага. Перед отправкой отряда, он как и все стрелял в тире, представляя живых врагов вместо фанерных мишеней. Но сейчас что-то мешало ему – палец на спуске будто одеревенел, не повинуясь.

– Трудно в первый самый раз, в живого человека – сказал враг, сделав еще шаг – по себе знаю. И не успеешь.