Влад Савин - Страна Гонгури

– Ты!? – спросил он, еще не веря – живой? И- с ними? Да как же это…

– Я – кивнул горелый – ну, здравствуй, брат. Вот и встретились, наконец.

Итин вспоминал вихрастого и голенастого мальчишку – старшего из мачехиных отпрысков. Обычно ушедшие в революцию вынужденно рвали и с прежней семьей – после первого ареста, уйдя на нелегальное, чтобы скрыться от надзора. Но Итин был опытен и везуч – и потому, время от времени, появлялся у отца. Тем более, что старая столица с ее обилием заводов и массой рабочих была центром не только промышленности, но и революции; и трудно не поддерживать связь, по делам подполья часто бывая на той самой рабочей окраине – особенно, если большинство этих дел проходят там же. В самом начале, пока Итин еще не был известен полиции, у отца несколько раз даже проходили собрания комитета, маскированные под гулянки и именины; там прятали литературу. А смышленый мальчишка всегда вертелся возле взрослых – с восторгом выполняя поручения, как принести что-то, или покараулить.

Он всегда называл Итина братом – хотя и не был ему родным. Работал уже в цеху – учеником слесаря. Отец относился к увлечению сыновей социализмом сдержанно, не приветствовал открыто – но и не мешал. После той, первой стачки – когда те, кто позже стали Партией, в первый раз вступились за рабочих и против гнета хозяев. Все они тогда были совсем еще молоды – но рабочие им поверили и за ними пошли – тому, кто против, не стало бы житья. Но младший брат всегда с особым восторгом встречал товарища Итина – когда тот появлялся дома. И однажды – попросил его взять с собой. Так и сказал – в революцию.

– Это тебе не книжки про индейцев – ответил Итин, потрепав младшего по вихрам – чтобы делу нашему полезным быть, а не погибнуть просто так, сильным стань, телом и духом, многому научись и многое умей. Смелым стань – страх в себе изживи, чтобы не мешал поступать как надо. Умным стань – не верь господам, обывателям, пошлому опыту глупцов: сам думай, дорогу ищи. А самое главное – стань честным: никогда не иди против своей совести. Тогда – дело праведное тебя найдет. А мечтатели пустые – никому не нужны.

Он никогда не признался, даже себе, что поступил так – как в деревне бывает, берегут любимых детей от изнурительного труда, стараясь хоть чуть продлить им беззаботность. Суровые законы подполья заставляли смотреть на новичков, как на расходный материал; проверенных товарищей ценили больше – и редко кому удавалось избежать тюрьмы и каторги, где молодые и неопытные гибли первыми.

Самым страшным в тюрьме был даже не карцер и не побои жандармов – а общая камера с уголовными: те не любили "политиков" и всегда старались опустить их на самое дно. Однажды Итин видел сам – как среди товарищей был один гимназист; все ждали, что он пройдет закалку первым своим арестом, никого не выдав, и не сломавшись. Тогда бы он стал "наш", за которого идут стенкой, разбивая кулаки о чужие морды – пока же товарищи лишь смотрели, как держится новичок; и в первую ночь гимназист повесился на рукаве собственной рубашки, привязав к верхним нарам. Если бы он сдался на допросе, то мог бы по первости и малолетству уйти домой под подписку, а на суде получить условно.

– Интеллегент! – сказал тогда старший среди товарищей – сам признавался мне, что два раза к дому своему бывшему приходил тайком, на окна смотрел, где свет горит и папа с мамой. Взвешивал, значит, не вернуться ли? Слабость интеллегентская, в отличие от нас, пролетариев: им ЕСТЬ куда обратно, как прижмет!

Тогда они бежали группой, с этапа. Старший погиб через год, зарубленный на митинге конным жандармом; двое были повешены полевым судом; двое умерли от чахотки, трое – от тифа; кто-то погиб уже после победы, на фронте, или при подавлении кулацких мятежей. Из тех, кто основывал Партию, сейчас в живых остались лишь Вождь, и Итин. Жизнь революционера была короткой – и все знали это, стараясь лишь успеть больше за отпущенный срок. И на каждого из тех, чьими именами сейчас называли города, заводы, корабли – было по нескольку безвестных, погибших в самом начале. Кто мог бы сделать не меньше – но кому просто не повезло, успеть что-то совершить.

– Успеешь еще – сказал Итин – себя пока воспитай, укрепи и закали. А дела – на всех нас хватит!

Мальчишка оказался упорным. После рабочей смены, он убегал в лес за шесть верст, или зимой на лыжах в поле. По купленным на скопленные гроши книгам изучал гимнастику и бокс, упражняясь на подвешенном мешке с опилками. Обливал себя ледяной водой. Бегал по полю за зайцами с отцовским ружьем. Был бит отцом за порчу двери, в которую по-индейски метал ножи и топор. Сначала дрался до крови с соседскими ребятами, даже старше себя – затем, став их признанным вожаком, махал с ними руками и ногами по добытой где-то книге о японской борьбе. При этом никогда не был замечен в пьянстве и хулиганстве, обычных среди рабочей молодежи. Вовсе не пил водки, и даже не курил – зато много читал. Сначала -детективы про сыщика фон Дорна, а также Жюль Верна, Стивенсона, Майн Рида. Затем, все чаще – и запретную литературу. Хотя сам Итин однажды, чтобы побаловать мальца, подарил ему Грина – "Дьявол Оранжевых Вод": индейцы, ковбои, путешествия, на обложке суровый герой с двумя кольтами, и скачущие мустанги.

В последний раз они виделись восемь лет назад. Еще до войны, не гражданской, а той – предшествующей. Итин тогда уже был в партии видной фигурой. Они шли вдвоем по лесу, собирая грибы. Небо было серым, но без дождя. Шуршали под ногами опавшие листья. Из кустов выскочил заяц – и напуганный, метнулся прочь.

– Возьми меня с собой – снова просил его младший брат – я буду делать все, что ты скажешь. Как ординарец, или вестовой. Честно.

Итин снова отказал. Так вышло, что в деле, по которому он приехал, второй был бы помехой. Обещав брату забрать его с собой в следующий раз, и выполнив задание партии – опасное и очень трудное, он уехал. Больше они не встречались – до сегодняшнего дня.

– Поговорим, брат – сказал горелый главарь – искал я тебя. Все эти годы – и думал все, что скажу, когда увидимся. Поговорим, брат – раз уж так вышло, в самый последний раз.

Итин лишь презрительно сплюнул. Себя лишь марать – с гадом болтать.

– Вот этого не надо – сказал бывший младший брат – никого я не предавал. Все делал по твоему уроку -жил по совести, своим умом дорогу искал, ничего и никого не боялся. И воевал умело – если на фронте шесть лет, и живой. Искренне хотел – с вами. А вышло вот – командир полка особого назначения, кого вы называете "лешаками", ваших положил без счета. Самому любопытно – как же так случилось? Потому – ты выслушаешь меня, братец. Уши заткнешь – руки прикажу связать.

Он сделал знак ефрейтору, тот подтолкнул Гелия. Юный боец бросил жадный взгляд на автомат, лежащий рядом на церковном крыльце.