Станислав Гагагрин - Страшный суд

Когда в подземельях гигантского и архисложного лабиринта Московского метрополитена разом погас свет и ужасная тьма поглотила в одночасье сотни тысяч застигнутых землетрясением пассажиров, отчаянье их было настолько ужасным, что отрицательные эмоции, непередаваемый словами страх, полное отсутствие каких-либо соображений по поводу того, что делать, заполнившая сознание паника были настолько глобальными, что казалось, будто взбудораженная и разрушенная подземными толчками верхняяМосква, едва успокоившись после первого удара, теперь шевелится от всплесков негативной энергии Москвы нижней.

Те пассажиры, которые оказались в столкнувшихся поездах, налетевших друг на друга, сошедших с искривившихся или разорванных рельсов, ударившихся о бетонные блоки, упавшие из оболочки туннелей, те несчастные погибли сразу, а раненые стонали и вопили от ужаса в мертвых, застрявших под землей голубых вагонах.

Люди, стоявшие в момент удара на перронах, метались, сталкиваясь друг с другом в кромешной тьме, сшибали тех, кто послабее, многие падали с перрона на обесточенные рельсы и брели, потеряв направление, в не видимые ими туннельные жерла, уходя все дальше и дальше от спасительного выхода на поверхность.

В лучшем положении оказались те, кто спускался или поднимался на эскалаторах. Двигающиеся лестницы тотчас же остановились, едва прекратилась подача электроэнергии. К несчастью, ряд наклонных шахт, увлекающих пассажиров в преисподнюю, тут же завалился, обрушив на бедолаг огромные куски бетона, из которого сооружались округлые стенки. Но и в этих случаях погибли далеко не все, кто находился в роковой момент на эскалаторах.

И, повинуясь чувству самосохранения, люди метнулись наверх, к тому призрачному свету, который указывал им путь к спасению.

В глубоких шахтах свет не был виден, разве что с верхних застывших ступеней, но люди хорошо осознавали, где верх, а где низ, и стремглав, что есть сил карабкались по эскалаторам к жизни.

Но и там, в конце эскалатора, их ждали, мягко говоря, сюрпризы. Многие подземные вестибюли станций безнадежно рухнули и загромоздили обломками выходы на свободу. Но здесь было хоть как-то светло, утренний свет солнечного и такого еще минуты назад безмятежного дня протекал между обломков и указывал куда и как необходимо карабкаться, чтобы освободиться от сатанинского плена.

И бедняги карабкались…

Если бы некто наблюдал со стороны за перекосившимися, зачастую смятыми, изломанными входными и выходными дверями станции метро 1905 года, Красные ворота, Комсомольская, Чистые Пруды, Кропоткинская, Цветной бульвар, площадь Революции и многих-многих других, то он был бы потрясен безумным видом окровавленных, засыпанных штукатуркой и бетонной пылью людей, которые выцарапывались через любые промежутки хаотического нагромождения останков некогда красивых и изящных построек.

Только не было в Москве праздных людей, могущих позволить себе подобное лицезрение. Столицу охватила массовая паника, и остановить ее было не под силу ни милиции, ни запятнавшим себя народною кровью так называемым российским войскам, ни звереющему при виде любящих Родину честных людей ОМОНу, ни, тем более, представителям моржовой и мэрскойстоличной администрации.

Управление городом было потеряно сразу и еще до того, как начались новые мощные толчки, Москва забилась в безудержных судорогах, связи, удерживающие базальтовую плиту, полностью оборвались, тяжелые громады безвозвратно освободились от земной коры и принялись медленно, но верно погружаться в подземное море.

На них с воплями натыкались обезумевшие люди, которые в панике метались в кромешной тьме по перрону станции Новослободская, пытаясь определить направление, по которому нашли бы они выход на спасительную поверхность.

Игорь Чесноков еще в тот момент, когда погас свет, ухватил левой рукой Василия Соседова за кисть, правой притянул Таню Шелехову к себе и крикнул приятелю, чтоб удерживался на ногах и не двигался с места, имея девушку в центре круга, который образовывали руки товарищей.

Так втроем они и противостояли блуждающим в темноте несчастным до тех пор, пока оголтелое броуноводвижение обалдевших от шока, с раздавленным, смятенным сознанием человеческих частиц не обрело некую закономерность, и стало студентам определенно казаться, будто они соображают, в какую сторону надлежит двигаться.

Игорь Чесноков помнил, что стоял спиной к старому выходу из станции метро, лицом туда, где позднее построили переход к Менделеевской, с нее начинался Савеловский отросток.

Ему казалось, что достаточно повернуться, и тогда все трое окажутся на верном пути к спасению. Но как повернуться именно на сто восемьдесят градусов, на шестнадцать румбов? — Чесноков до института служил на флоте и умел ориентироваться в пространстве почти профессионально…

А вдруг он развернет себя и прижавшихся к нему племянника и Татьяну не на половину картушкикомпаса, а на три четверти и увлечет их на край перрона?

— Будем двигаться к эскалатору! — прокричал он друзьям — шум вокруг требовал повышения голоса.

Когда они медленно развернулись и осторожно принялись ступать по скользящим под ногами осколкам бесценных творений Корина, Вася Соседов спросил Чеснокова:

— Что это было, Игорь?

— Террористический акт, небось, — нормальным голосом ответил Чесноков племяннику, надеясь, что тот его услышит, ибо ухо Соседова было неподалеку.

Про себя он подумал о том, что началось страшное, которого ждали, начиная с августа 1945 года, о чем люди Земли, независимо от их цвета кожи и формы носа, верующие различных конфессий и атеисты разнообразных оттенков старались не думать, загоняя мысли о ядерном апокалипсисе на край будничного сознания.

«Американцы шарахнули», — равнодушно подумал дядя Игорь и, не успев удивиться безликости чувства, с которым воспринял он признание, что вот оно, началось, ощутил вдруг, как племянник его Василий, осторожно пробиравшийся в тройной сцепке к выходу, шагнул в пустоту и очутился над бездной.

Бессмысленные крики, которыми заливаются частью совершенно наивные, частью же спятившие люди, ни в коем случае пользы принести не могут… Словесные протесты и громкие словоизлияния неизменно служат службу только нашим смертельным врагам.

Люди тратят все силы на вредные демонстрацийки против бога и всего света, забывая, что главной предпосылкой каждого успеха прежде всего является принцип:

…Мы должны научить наш народ проходить мимо мелочей и концентрироваться на главном, не рассеивать собственных сил на второстепенном и никогда не забывать, что целью данного дня для нас является борьба за существование нашего народа и что единственным нашим противником в данное время является та держава, которая лишает нас даже права на существование.