Максим Шейко - Мир за гранью войны

Какое чувство заставило Ганса при виде отвесно падающих самолетов прямо с места подпрыгнуть вверх метра на полтора и перелететь через борт движущегося бронетранспортера, он и сам бы не смог объяснить. Но, тем не менее, увидав выходящие из пике самолеты и летящие вниз бомбы, уже отделившиеся от фюзеляжей, Нойнер стрелой взмыл в небо, прямо навстречу пикирующей смерти. А спустя мгновение, длившееся целую вечность, стена раскаленного воздуха, прочного как бетон, все-таки настигла, продолжающего парить над полем боя Ганса, заставив его резко поменять траекторию полета.

Через пару минут, когда дружественный налет закончился, Нойнер рискнул приподнять голову и оглядеться. Он лежал там же, где и упал — на жесткой земле, среди изломанных зарослей засохшего репейника. Фуражка исчезла без следа, камуфляжная рубаха была порядком изодрана и густо облеплена репяхами, морда расцарапана, а шкура на левом предплечье располосована до самых мышц об обломок толстого одеревеневшего стебля в процессе приземления. Метрах в десяти валялся перевернутый и искореженный БТР, похоронивший под своими обломками останки радиста и мехвода.

Помотав головой, чтобы вытряхнуть засевшую в ушах пустоту, Ганс принялся осматриваться более детально, стремясь оценить масштаб потерь и разрушений, а на испачканных губах сама собой заиграла торжествующая улыбка — смерть в последний момент опять обошла его стороной, лишь обдав на прощанье могильным холодком.

* * *

Едва очухавшись от последствий бомбежки, Ганс первым делом перевязал порванную руку, наскоро выковыряв из раны, засевшие там, щепки, затем отодрал от одежды большую часть репяхов (до каких смог дотянуться), после чего предпринял попытку (безуспешную) отыскать пропавшую без вести фуражку. За этим нужным занятием его и застали подоспевшие подчиненные. Быстрый опрос, в купе с осмотром поля боя, выявил, что набедакурили люфты знатно: помимо "KiTi", превращенной в груду искореженного лома, была разнесена на куски еще и одна из "куниц" второго взвода (причем командирская!), вместе со всем экипажем. Так что теперь от взвода осталась только одна машина. Кроме того, досталось и ротному тылу — сгорел один из грузовиков со снабжением. Шофер, правда, успел выпрыгнуть. Пехотинцам тоже досталось — погибло около десятка человек, и вдвое больше было ранено или контужено. Парк техники панцергренадерского батальона Баума сократился на один бронетранспортер, перевернутый близким разрывом бомбы. Только танкисты, вытянувшие на себе основную часть боя на переправе, не пострадали от авианалета. Их потери так и ограничились двумя сожженными и парой подбитых танков. Еще одному разорвало гусеницу противотанковой гранатой, но эта неприятность была исправлена силами экипажа, в течении получаса.

Осознание того, что от налета, чересчур невнимательных и излишне старательных, коллег из Люфтваффе его рота понесла больше потерь, чем за все предыдущие бои с начала кампании, отнюдь не прибавило Гансу настроения. Видимо это отчетливо читалось на его лице, так как офицер связи Люфтваффе, находившийся при штабе кампфгруппы, при его приближении сделал озабоченное лицо и как-то бочком отодвинулся за спину Баума, продолжая оттуда коситься на Нойнера с явным подозрением. Сам Баум уставился на Ганса с нескрываемым удивлением:

— У тебя что, бомбы от головы отскакивают? Я уж тебя в потери списал, когда твою жестянку сплющенную кверху гусеницами рассмотрел!

— Значит, долго жить буду. Если конечно летунам нашим больше в прицел не попаду. — С этими словами Ганс окатил гауптмана из ВВС таким взглядом, что тот поспешил отступить еще на два шага.

— Да ладно тебе, бывает такое, сам же все понимаешь. Выкрутился-то как? Правда что ли бомба от башки твоей срикошетила?

— Ага, от фуражки. Повезло просто — выпрыгнуть успел, а потом меня взрывной волной отбросило.

— Ну и везучий ты черт! Четвертьтонная бомба под задницей взорвалась, а ему хоть бы что! — Отто восхищенно покачал головой, но тут же посерьезнел. — Потери большие?

Ганс, и без того мрачный, скривился как от зубной боли.

— Приличные. Самоходок теперь только семь.

— Починить никак?

— Такое не лечится.

— Scheisse! Как не вовремя. Я только что связался со штабом дивизии — они подойдут не раньше завтрашнего утра. Нам нужно продержаться эти сутки любой ценой. Этот плацдарм — Баум махнул рукой в сторону захваченного моста — ключ к Сталинграду.

— Строим "ежа"?

— А что еще делать? Ты со своей ротой остаешься на этом берегу, на случай если драпающие "иваны" добегут сюда раньше, чем наша дивизия или танкисты из одиннадцатой.

— Гаубицы тоже здесь оставишь?

— Да.

— Нормально. Должны продержаться.

— Угу. Должны.

Продержаться удалось, причем не без помощи Люфтваффе, но осадочек все же остался. И вот теперь, расположившись на высоком берегу Волги, спустя несколько дней после того памятного налета, едва не поставившего эффектную, хотя и печальную, точку в его военной карьере, Нойнер был практически готов простить летунам их недавнюю оплошность. Ганс, широко расставив ноги для устойчивости, стоял на броне самоходки и в бинокль обозревал раскинувшуюся перед ним равнину — впереди был Сталинград. Вернее его северные окраины. Открывшееся зрелище… впечатляло.

Хотя нет, "впечатляло" это явно не то слово, которое могло бы достойно описать впечатления от увиденного Нойнером пейзажа. Куда точнее было бы сказать, что Ганс был потрясен открывшейся перед ним картиной. Сталинград лежал в руинах. Сплошное нагромождение развалин до самого горизонта, на сколько хватало глаз, с поднимающимися кое-где дымами не до конца затухших пожаров и крутящимися на ветру небольшими смерчами из пыли и пепла. Мертвый город, строившийся десятилетиями и стертый с лица Земли за одни сутки — мрачный памятник возросшей мощи технологий разрушения.

Удар по Сталинграду, последствия которого наблюдал Ганс, был составной частью операции группы армий "Северная Украина" по уничтожению советских войск в малой излучине Дона. Идею этого удара выдвинул Рихтгоффен, он же, со своим штабом, и разработал план авиаудара, который должен был парализовать управление и снабжение войск Сталинградского фронта в решающие дни немецкого наступления. Эта акция считалась самостоятельной операцией ВВС, которая позволяла облегчить развитие наземного наступления. Вольфрам фон Рихтгофен, ветеран бомбардировок Герники и Варшавы, вложил в это авианаступление, получившее красноречивое название "Молот ведьм" весь свой колоссальный опыт в делах подобного рода и результат превзошел все ожидания.

Все началось ранним утром 23-го июня — накануне решающего наступления 1-й и 4-й танковых армий на войска Сталинградского фронта, занимающие оборону в малой излучине. Сперва, шесть групп истребителей-бомбардировщиков проштурмовали все советские аэродромы в районе предстоящей операции. Истребители, в это же время накрыли плотным двухъярусным "зонтиком" город и прилегающие к нему окрестности, а пикировщики принялись методично подавлять зенитные батареи, расположенной в районе города дивизии ПВО. А в 8 утра над Сталинградом разверзлись врата ада.