Джо Грэм - Чёрные корабли

Я снова попыталась жестами изобразить облик Хри. Они не могут его не знать — он стар и явно пользуется уважением.

Молодой человек обратился ко второму, я услышала слово «вилосат».

— Вилосат? — спросила я. Должно быть, это слово обозначает или язык Вилусы, или человека из Вилусы. Я похлопала себя по губам. — Вилосат?

Старший жрец что-то проговорил и вновь ушел. Через мгновение появился Хри.

— А, дева Нефтиды! — сказал он с улыбкой, прорезавшей его лицо мелкими морщинами. — Я рад, что ты меня отыскала.

— Прости, если причинила тебе беспокойство, Хри, — сказала я. — У меня плохо вышло объясниться, хоть я и называла твое имя.

Старец рассмеялся:

— Хри — это не имя, дитя. Это звание. На вашем языке его, кажется, можно передать как «он читает». Я из тех жрецов, что занимаются текстами — священными и обыденными, и всех нас зовут Хри. Мое же собственное имя значит «тот, кто идет в лучах Амона». — Он тронул мою руку: — Уйдем, здесь слишком яркое солнце. Беседа в тенистом дворике будет приятнее.

Дворик и вправду оказался уютным. Четыре финиковые пальмы окружали прямоугольный бассейн с плавающими в нем лилиями. С каждой стороны стояло по каменной скамье; по утрам на них падала тень от одной пальмы, после полудня — от другой, так что скамьи все время оставались в тени.

Хри сел возле меня и со вздохом выпрямил ноги.

— Так зачем же ты отыскала меня, дочь Вилусы?

— Я хочу выучить кемет, — вырвалось у меня. — И уметь читать.

Он взглянул на меня, и лицо его посерьезнело.

— Что заставляет тебя к этому стремиться?

— Знания приносят пользу. С ними я лучше смогу помочь своему царевичу. И еще… я просто хочу знать. Это ведь не запрещено?

— Нет, конечно, — ответил Хри. — Здесь, в Черной Земле, читать умеют многие женщины. И кто запретил бы морякам узнавать наш язык? — Он внимательно посмотрел на меня. — Так вот какой добычи ты ждешь от Египта…

— Мы не ищем добычи, о достопочтенный, ты это знаешь.

Хри улыбнулся:

— Любой, кто приходит в Египет, ищет сокровищ. Любой, кому открываются наши богатства, желает приобщиться к достоянию Черной Земли. Иные, как названный вами Неоптолем, мыслят отвоевать мечом долю золота и слоновой кости. Иные, как твой царевич, еще не ведают, что им потребно. А ты? Ты взыскуешь величайшего сокровища… Чего желаешь ты, дева Нефтиды?

Я встретила его взгляд, и сами собой родились слова — будто я говорила с той, что когда-то была пифией.

— Я хочу знать все на свете. Как движутся облака и почему острова тонут в море. Как сажать миндальные деревья и как растить детей здоровыми и сильными. Я хочу знать, как пристало властвовать правителям и отчего люди познают любовь. Хочу понимать движение небесных звезд и все слова, что когда-либо сотворены. И помнить все сказания мира.

— Ты хочешь быть как боги, — произнес Хри.

Я даже вздрогнула.

— Нет… Я ведь не…

— Да, — кивнул Хри. — Ты стремишься к знанию так же, как наше ба стремится к солнцу, сопровождая его за пределы западных гор в подземный мир. Ты ищешь то знание, что открывается во сне или в смерти — в том сне, который не ведает пробуждения. Ибо знание пребывает у трона Исиды, где она, сидя подле своего супруга Осириса, вершит судьбы мертвых.

— Я служительница Смерти, — сказала я. — Владычица Мертвых — моя госпожа.

— Значит, Исида, — проговорил Хри. — Не Нефтида. Ты знаешь о ней?

— Нет…

Хри чуть пошевелился.

— Тогда я тебе расскажу — о ты, стремящаяся вместить все сказания мира! И выучу тебя языку кемет. И чтению. Здесь храм Тота, повелителя мудрости. Никто, взыскующий знания подобно тебе, не уходит обделенным, ибо мы чтим любое учение — даже если оно является в обличье девы, которая служит чужеземной богине и одета в лоскутья черного льна.

Я взглянула на свой потрепанный хитон и почувствовала, что заливаюсь краской.

— Учитель Хри, — произнесла я, — поверь, я бы не посмела предстать перед тобой в лохмотьях, если бы не тяготы нашего пути. Не прими это за неуважение, просто ничего другого у меня нет.

Он удивленно поднял бровь:

— Разве царевна не прислала вам одежд? И всего, что необходимо?

— Она прислала съестных припасов — много хлебного зерна и бобов. Наверное, она ждет исхода дела: хочет убедиться, что мы не солгали.

— О лжи не может быть и речи, — сказал Хри. — Я знал Вилусу гордой и смелой. Если вы приходите в такой великой нужде, значит, вы гонимы великой опасностью. Я верю царевичу Энею.

Я почувствовала, как закипают в глазах слезы. Оказывается, я так боялась, что нам не поверят…

— Царевна осторожна, как подобает правителям, — продолжал Хри. — Когда из Аскалона придет известие, она уверится в истине и вознаградит ваши труды.

Я не стала говорить, что осторожность правителей не так уж ценится в других землях. Мой народ больше всего чтит смелость, даже превыше доблести и славы. Мы любим страстных, порывистых, дерзких — как царевич Александр, что увез ахейскую царицу назло могущественной родне ее мужа, — тот самый царевич, которому Ней приходится наполовину племянником. Нам легче прославиться в песнях, чем выжить. Пожалуй, так оно и случилось.

Египет не таков. Египет стар — и ценит обдуманность и осторожность. Но хватит ли этого, чтобы устоять против натиска алчных и буйных?

Я понимала теперь, почему Неоптолем задумал напасть на Египет. Огромные богатства, столь слабо защищенные, — чудовищный соблазн. Но кроме него есть и другое: зависть к тому непонятному, чего раньше не мог и вообразить. Обычные женщины здесь ходят в украшениях из золоченой бронзы и не прикрывают их накидкой; в обычных лавках продают зеркала, благовонные масла и даже драгоценную смолу мирры, которую та, что была пифией, берегла как сокровище. Улицы чисто выметены, на торжищах изобилие рыбы, зерна, плодов и любого добра, и даже у самых бедных есть хлеб.

Хри старше Анхиса на двадцать лет, но он крепок и бодр. Он говорит, что в Египте не диво прожить шесть десятков или даже шесть дюжин лет — а мы старимся в сорок, Анхису нет еще и пятидесяти. Кто не захочет себе сокровищ Египта — долгой жизни, изобильной еды и роскоши, доступной у нас лишь царям?

Я услышала Ее у своего плеча. «Легче разрушать, чем созидать, легче собирать урожай, чем сеять и взращивать. Труд многих поколении уничтожается мгновенным пожаром, что возводилось веками — гибнет в недолгой войне. Ребенок растет десять лун, пока не родится, и мужает долгих пятнадцать лет, но одного мига довольно, чтобы его убить. Сокровища Египта невозможно похитить — ведь захватчики не умеют их сохранять. Что проку присваивать урожай, если при этом убиваешь тех, кто возделывает поля? Тогда на следующий год не будет зерна. Что проку сжигать оливковые деревья? Станут ли они плодоносить для завоевателей?»