Сергей Щепетов - На краю империи: Камчатский излом

– Молитвами святых отец наш Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас! – сказал Митька, крестясь.

– Аминь! – ответил отец Игнатий. – Проходи, садись, сыне.

– Думаешь, он сидеть может? – с усмешкой спросил Андрей Васильевич. – Небось задница порота!

– Не, Бог миловал, – сказал Митька, усаживаясь на лавку. – Рад видеть в добром здравии.

– А тебя, сказывают, служилые помяли малость! Чтоб, значит, немцам не подлизывал?

– И ты туда же… Чо в казенку-то меня определили?!

– Ну извиняй, Митрий, некуда больше тебя пристроить, – развел руками Шубин. – Народ понаехал, все норы занял.

– Сюда б позвали, – добавил Козыревский, – да ни к чему те наши разговоры слушать. Покамест, конешно.

– Да я не в обиде, – вздохнул Митька. – Пожрать да выпить дадите иль сразу дело рассказывать?

– Дадим, конешно.

В течение нескольких следующих дней обстановка в остроге и вокруг него вроде бы прояснилась. Формально Верхнекамчатским острогом командовал «подчиненный комиссар», или, по-старому, заказчик Петр Петров. Как и его однофамилец, главный комиссар Михаил Петров, он должен был смениться и уехать в Большерецк, однако оказался лишен такой возможности: в острог подвалила толпа «беженцев» из Нижнекамчатска, и при этом вокруг него стали стягиваться силы ительменов. Боевых столкновений еще не было, но, вероятно, лишь потому, что все окрестные русские успели забиться в крепость. Петр Петров пробыл на Камчатке всего год, однако у него хватило ума не предпринимать опрометчивых действий, а собрать военный совет с участием старожилов. В совете принимали участие Андрей Шубин, Осип Соловьев и Иван Козыревский, который легализовался в остроге, представляясь местному начальству членом экспедиции Беринга, а проезжим экспедиционщикам – местным жителем.

Перед заседанием этого совета несколько человек были посланы на разведку, а Митька направлен Козыревским в «командировку» к камчадалам. Он успешно справился с заданием – мятежные ительмены целый день плавали на батах возле острога, выкрикивали угрозы и обещания взять крепость штурмом, а всех русских перерезать. Или, в крайнем случае, держать их в осаде, пока сами не перемрут от голода. А еще они кричали, что снизу, от Нижнекамчатска, движется сюда великое войско и жить русским осталось только до его прибытия.

Угроза штурма не сильно испугала старожилов Камчатки – они прекрасно знали, чего ительмены стоят в открытом бою. А вот осада, точнее, блокада – это серьезно, поскольку сейчас, в разгар лета, никаких серьезных запасов продовольствия в остроге нет. Стоит ительменам лишить жителей доступа к реке, и начнется голод. А если блокада затянется, то жители останутся без юколы на зиму и взять ее будет негде.

После долгого и всестороннего обсуждения обстановки было принято решение… Точнее, решение принял, конечно, единолично Петр Петров. В общем, было постановлено, что идти отбивать Нижний острог сейчас нет никакой возможности, поскольку «государевой казне и людям служилым великий ущерб учиниться может». Также было решено, что при таком многолюдстве садиться в осаду рискованно, так как «никаких кормов в остроге не имеетца». А посему: оставить в Верхнем остроге заказчиком Михайлу Сапожникова с крепкой командой, а всем остальным, забрав ясачную казну обеих острогов, двигаться с детьми и женами в Большерецк. А там уж пусть решает высокое начальство, с какого краю начать усмирение камчадалов. Кто именно имеется в виду под «высоким начальством», уточнять не стали. Сказано – сделано, тем более что эвакуацию надо было производить незамедлительно, пока действительно не прибыли основные силы ительменов.

Исход казачьего войска начался. При погрузке батов ительмены не нападали, но постоянно шныряли в кустах, иногда стреляли из луков, кричали угрозы и насмехались. Они явно боялись русских больше, чем те их, однако сила была на стороне туземцев. Некоторые казаки, кто помоложе, рвались в бой, за что были порицаемы ветеранами. Люди опытные лишь усмехались в усы: сию кашу заварили приезжие мореплаватели, вот пусть они ее и расхлебывают, а нам бы при своем интересе остаться. Пяток ружейных зарядов горячие головы все-таки сожгли – скорее всего, впустую. К немалому Митькиному удивлению, Шубин и Козыревский тоже направились в Большерецк.

В дороге у них хватало времени для разговоров, и Митька развлекался, выспрашивая подробности об апрельском караване на Большерецк, который транспортировал Шпанберга. Ему даже немного совестно стало за то издевательство, которое он придумал. Михайло Смирный при всей своей флегматичности оказался чрезвычайно злопамятным, а заступиться за офицера было некому. Служилые, назначенные в охрану, выполнять приказы Шпанберга не желали, поскольку подчинялись комиссару Петрову. Их дело – оборонить, ежели кто нападет. А пока никто не нападал, они посмеивались и делали вид, что ничего не замечают. Денщик Степан изображал больного, что было нетрудно, пока у него был запас «вина». Со вторым денщиком, Иваном, было хуже. По словам охранников, в дороге Смирный бил его, как только тот оказывался поблизости, причем это занятие ему не надоедало. Несчастный парень просто уже не знал, куда скрыться. А уж что он вытворял со Шпанбергом… Впрочем, случаев явного рукоприкладства никто не зафиксировал, поскольку поднять руку на офицера – тяжкое преступление.

Двигался караван батов мучительно медленно. В значительной мере это было вызвано тем, что очень немного ительменских холопов осталось верными своим хозяевам – большинство разбежалось, постаравшись прихватить с собой что-нибудь ценное из хозяйского имущества. Митька терпел эту тягомотину лишь до волока, а потом стал проситься вперед – в Большерецк. Отец Игнатий долго колебался, прежде чем благословить эту авантюру, – передвигаться по Камчатке в одиночку или малыми группами стало опасно. Ительмены вполне могли сначала убить путника, похожего на русского, а потом начать выяснять, кто он такой на самом деле. Однако время поджимало – по «старому ладу» в Большерецк скоро должен был вернуться «Святой Гавриил» с Берингом. Заговорщикам вовсе не хотелось, чтоб немцы оставались без «присмотра» на взбунтовавшемся полуострове.

Митька добрался живым. Возможно, сработал незатейливый прием, который он применял в дороге: заметив что-то подозрительное или минуя место, удобное для засады, он начинал громко распевать ительменские песни. В острожке, где он отдыхал позапрошлой зимой, когда работал вожем экспедиционных караванов, Митька не обнаружил ни одного мужчины среднего возраста – все ушли воевать с русскими. Заготовкой рыбы на зиму занимались подростки, женщины и старики.