Сергей Щепетов - На краю империи: Камчатский излом

Склады на устье оказались нетронутыми – у ительменов просто не дошли до них руки. А вот казачья команда, оставленная для охраны, сдать объект категорически отказалась. Беринг остался в Нижнекамчатске, Андрей Шубин не был для здешних казаков авторитетом, а Митрию Малахову они грозились свернуть шею при первой же возможности. В общем, назревало серьезное кровопролитие, когда на горизонте показались паруса «Гавриила». Реакция Козыревского оказалась для Митьки неожиданной.

– Да и хрен-то с ними! – сказал монах и добавил: – До времени, конешно.

Он рассказал, как развивались события в Большерецке. Отплытие кораблей, отправка команды служилых вверх по реке Большой не остались, конечно, незамеченными ительменами. Обезлюдевший острог казался им если и не легкой добычей, то, по крайней мере, доступной. Окрестные леса и сопки буквально кишели вооруженными камчадалами, ждущими своего часа. Русское укрепление было обречено, если бы… Если бы все шло как всегда. В данном случае казачья старшина во главе с Козыревским отнеслась к ситуации более чем серьезно. Посад Большерецка и заимки были срочно эвакуированы в крепость, острог переведен на осадное положение с жестокими наказаниями за нарушение дисциплины и особенно за небрежение при несении караула. Уже одно это сделало довольно хилое деревянное укрепление практически неприступным для противника с его костяными стрелами и копьями.

Как только стало ясно, что казаки перерезать себя не дадут и победа, скорее всего, опять останется за ними, появились перебежчики и добровольные шпионы, желавшие выслужиться перед русскими или подгадить своим единокровным врагам. В общем, информации о противнике хватало – только успевай анализировать и использовать. А специалисты по этой части среди русских были – несколько ветеранов освоения Камчатки, не говоря уж о самом Козыревском.

В окрестностях Большерецка разместились воины лигнурин, кыкша-ай и курильцев. Прибыл даже небольшой отряд от группы кулес. Отношения между ними и раныпе-то были сложными, а тут… Как раз в тот момент, когда тойоны уже почти договорились о дне совместного нападения на крепость, прибежал гонец и сообщил, что на берегу протоки обнаружен труп воина кыкша-ай, убитого стрелами лигнурин. Присутствующие тойоны лигнурин, перебивая друг друга, принялись кричать, что это клевета, зато они точно знают, что кыкша-ай в тайне от всех ведут переговоры с русскими. Тойон же курильцев заявил, что не нуждается в таких союзниках и будет воевать с русскими сам. В общем, события начали развиваться по знакомому сценарию…

Тем не менее в течение одной недели были предприняты две попытки взять острог, конечно же не открытым штурмом. В первый раз воины подобрались к стенам ветреной темной ночью, а второй раз – под покровом непроглядного тумана, залившего все окрестности. В обоих случаях стража вовремя заметила атакующих, и нападения принесли русским больше пользы, чем вреда, – повысили бдительность. Второй раз казаки устроили даже ответную вылазку и выловили в тумане трех отставших ительменов. Потом их, изрядно избитых, нагрузили подарками, посланиями и отпустили на волю.

В течение нескольких следующих дней удалось наладить довольно активные сепаратные переговоры с разными группами камчадалов. Туземцы были верны своим традициям – они легко предавали союзников и ссорились друг с другом. Раз за разом им объясняли, что власть злых русских на Камчатке кончилась, что теперь будет править добрый немец Беринг. Кто такие немцы, ительмены знали еще меньше, чем казаки, но понимали, что произошли некие перемены. Бывшие обидчики настоятельно советовали им не лазить с копьями по кустам, а вернуться домой и заняться рыбалкой. Кроме того, казаки рекомендовали своим «друзьям» подумать, кто из тойонов будет собирать ясак со всех сородичей разом и привозить его в острог. «А если такового тойона не сыщется и ясака не будет, то мы опять будем собирать его сами – тогда уж не обессудьте».

– Сами-то служилые в се веруют? – ухмыльнулся Митька.

– С чего бы? – улыбнулся в ответ Козыревский. – Замириться надо, а там по новой всех скрутим. Ладно, поживем – увидим, кто кого скрутит. Да, запамятовал: аманатов-та я сразу повелел отпустить из острога.

– Так и мы отпустили из Верхнего, – кивнул Митька. – Все одно толку чуть, разве что юколу аманатскую под них брать. А чем дело-то в Большерецке порешилось?

– Того не ведаю, Митрий. Кажись, отошли иноземцы. Наши уж промыслом рыбным по малости занялись, а тут и корабли объявились. Сначала «Гавриил», а день после и «Фортуна» пришла. Кажись, без большой беды добрались, тока разбрелись под конец.

– Оне с Охотска без бою ушли?

– Без смертоубийства, кажись, обошлось, тока с лаем. Да там уж два новых корабля достраивают. Сказывают, Федька Козлов на ту работу глянул, так изматери лея весь.

– Куды уж нашим-то сиволапым за ним, столичным, угнаться! – усмехнулся Митька. – Када покончат-то?

– Ну, в сем годе им не плавать. Кажись, до след лета нас тревожить не станут.

– Се благо.

– Ясен хрен, – кивнул отец Игнатий и улыбнулся доверчиво, как равному: – А меня вот бес понес – велел я корабли гнать в Восточное море, не держать на Большой. И сам с ними подался, как видишь. Меж Курильской Лопаткой и островами Мошков уж третий раз шел, а все одно страху хватили – ух!.. В обчем, меж приливом и отливом надо было идти, а мы по приливу сунулись! Думал, шлюпку на палубу волной закинет… Однако ж Бог сохранил!

– Хто тебя хранит, – хихикнул Митька, – мне неведомо.

– Мне тож, – без улыбки ответил монах. – Пересадил я Ваньку Бутина на «Фортуну» и велел им бухту на Аваче разведывать. Он тот раз с Мошковым бывал там. Пущай оне с Треской стараются. Мнится мне, надобно там острог рубить.

– Мудер ты, отец Игнатий, ох и мудер!

– А будешь глумиться, сыне, по сусалам получишь! – показал кулак инок.

– Каюсь, отче, помилосердствуй!

– Я те помилосердствую!.. – беззлобно отмахнулся Козыревский и как бы пожаловался: – Думка у меня завелась, а те все хиханьки! Время-то нынче раннее – считай, ишшо месяц плавать можно. Вот и мыслю: Беринг-та, может, не зря к восходу ходил? Вы, конешно, набрехали ему с три короба… Однако ж слыхал я, будто ученые мужики в Европах каку-то землю от нас к восходу на чертежах рисуют. Там, дескать, песок из серебра, а камни из золота. Иль наоборот – не упомню.

– Не сидится тебе, – понимающе кивнул Митька. – Правил бы Камчаткой, аки царь, покуда нас всех в железа не заковали!

– То-то и оно, что покуда! – отметил монах. – Затея твоя с немцем этим, с челобитными да письмами, конешно, дельная… Тока шита она на живую нитку. Сей Беринг, мнится мне, и сам пред государем виновен. Глядишь, его первого и закуют.