Александр Афанасьев - Наступление ч. 4(СИ)

Красота этих мест ее потрясла — тем более что снимать можно было из салона автобуса, там были большие окна. Горы… шапки снегов, рваная линия вершины, рушащиеся вниз ущелья, безумная, порой проложенная над самой бездной дорога, и еле идущие машины колонны — скорость движения тут была не более десяти миль в час. Памятники у дороги, простые пирамидки с красной звездой, с положенной на памятник каской, кое-где — со стоящим стаканчиком с прозрачной как слеза жидкостью внутри. Саланг… как черная дыра, поглощающая тебя, она никогда не видела такой темноты, буквально осязаемой, душной. Она возблагодарила бога, когда автобус еле выполз наружу. Строительный желтый гусеничный трактор, расчищающий дорогу — самодельная бронированная кабина как у израильских бульдозеров, тракторист — в камуфляже и с автоматом.

Может, они и в самом деле — правы?

В Кабуле дело уже шло к весне, снега с гор больше не было — но и зелени на деревьях тоже, а была мрачная серость неба и пронизывающий, как в аэродинамической трубе ветер. На улицах — бронетранспортеры, на удивление мало транспарантов и плакатов, портретов вождя и вовсе почти нет. Се как то сурово и мрачно.

Никакие штабы они не посещали, видимо секретно, Дженна поснимала по городу, тут же ей удалось отправить первую порцию материалов в США. Перед этим она показала все материалы Сергею — просто знак вежливости, ответное доверие. Тот просмотрел их — но как ей показалось без особого энтузиазма.

Здесь же ей удалось воплотить в жизнь первую часть своего безумного плана. Она напросилась на базар, чтобы купить сувениров — и там купила никаб. Никаб — это такая одежда для женщин, у которых правоверные мужья, ее называют паранджа — но это неправильно, настоящее название у нее никаб. В отношении никабов Афганистан отличался либерализмом — женщин, одетых по европейской моде или в военную форму было намного больше, чем одетых в никабы, а среди молодых — по европейски одевались почти все. Дженну поразило количество вооруженных женщин с красными повязками на руках — она взяла интервью у одной такой девушки и та ей просто объяснила, что не хочет быть в гареме и носить паранджу, что новая власть дала ей права, послала ее в школу, чтобы учиться, а если придут моджахеды — то у женщины будет не больше прав, чем у скотины, в исламском мире у женщины только и есть права, что сидеть дома и рожать детей, а муж ее может даже убить. Это интервью, взятое через переводчика, оказалось настолько ценным, что Дженна не поленилась — ходила и отправила этот материал отдельно. Она знала, какое это впечатление произведет в США — там очень сильны феминистки, а узнав о том, что правительство США поддерживает моджахедов, которые хотят обращаться с женщинами как со скотиной — те просто взорвутся. И у правительства будут серьезные проблемы, потому что женщины составляют половину избирателей на выборах — а они не допустят, чтобы Америка поддерживала таких экстремистов…

Взяла она и еще несколько интервью. Солдат, находящийся на излечении в госпитале. Советский командир. Простой афганец на базаре. Больше всего ее поразил командир какого-то советского батальона, он говорил совершенно без злобы, зато с какой-то усталостью, но и уверенностью в том, что он делает. Как пахарь, который вышел и перед ним огромное поле и в земле больше камней, чем нормальной почвы и это все нужно вспахать, посадить пшеницу, чтобы здесь рос хлеб. Конечно, это тяжело — но это нужно сделать, потому что хлеб нужен. В целом все это совершенно не походило на ту войну, которую рисовали для американского обывателя СМИ — русские варвары ворвались в чужую страну и принялись всех убивать. Если верить телевизору — в Афганистане нет ни единого человека, который бы служил русским по доброй воле, только те, которые запуганы или подкуплены.

Так получилось, что Дженна Вард теперь сознательно работала против своей страны, понимала это — и все равно делала. Она и до этого знала, насколько искажается информация, попадая в телевизионный ящик. Но теперь она поняла еще одно — сколько людей гибнет из-за этой непрекращающейся лжи, сколько людей страдает. Одно дело — просто ложь, другое — ложь, из-за которой гибнут люди. Вторая ложь — это не ложь, это преступление. И она твердо намеревалась сделать все зависящее, чтобы это прекратить.

Еще она не могла понять, кто такой Сергей. Напить она его, как это сделал бы мужчина она не смогла бы- поэтому прибегла к старой как мир женской уловке — попыталась его соблазнить. Не вышло. Предположить, что он гомосексуалист было бы неправильно, она знала что в СССР за это серьезно наказывают — значит, он на службе и не имеет права. Тем не менее — он не ограничивал ее в сборе информации, ни разу не запретил снимать что-то или брать интервью у кого-то, даже изрядно помогал в работе. Это совершенно было непохоже на некоторые режимы в Латинской Америке, где представители власти, если застанут тебя за работой — могут отобрать камеру, избить дубинкой, а то и сделать что похуже. Это никак не соотносилось и со стенаниями последнего времени относительно кровавого сталинистского режима в СССР, где за правду бросают в тюрьмы или психушки. Наоборот — ей казалось, что пока американцы упражняются в разжигании ненависти — русские ничего подобного по отношению к ним не испытывают.

Но как бы то ни было — Афганистан был всего лишь промежуточной остановкой на пути ее маршрута. Она твердо намеревалась попасть в Пакистан и изъять кассеты с информацией, которые она спрятала до того, как ее выдворили из страны. Может быть — кассеты нашли, случайно или нет, может быть — отель давно разрушен. Но пока она не убедится в этом лично — она не сможет спокойно спать.

В Кандагаре она сбежала.

Как? Да очень просто! До Кандагара они добрались вертолетом — она не поняла, почему не машиной (на самом деле Сергей и сам не хотел и американской журналистке бы не пожелал близко познакомиться с прелестями кандагарской зеленки). Они поселились в отеле, который назывался почему-то Кабул — мрачное, старое двухэтажное здание, построенное как будто по проекту американских придорожных мотелей [48] Так оно и было. Отель строился для американских рабочих, которые в шестидесятые годы тянули дорогу Карачи-Кветта-Кандагар-Кабул. . Ночью она собрала вещи. Надела никаб и сбежала… ей было даже стыдно, что она так вот обманула простодушного беднягу Сергея, она понимала, что его за это накажут и хотела оставить записку — но потом подумала. Что Сергею это точно не поможет, а вот если ее бросятся ловить — записка послужит следом.

В итоге записку она так и не оставила.

Утром она поймала машину, и водитель за пять американских долларов — американская валюта принималась здесь наряду с местной и любой другой валютой региона — провез ее через блокпост и вывез на «американку» — хорошую бетонную дорогу, идущую по самому краю пустыни и уходящую в Пакистан. Потом она попросила остановиться… она была одна в машине с водителем и не знала, что в таком случае может случиться. А могло случиться всякое — и никаб бы тут не помог, потому что если родственники-мужчины так не ценят женщину что отпускают ее одну в дальний путь — значит, ее могут не ценить и другие мужчины. Абсолютная логика, не правда ли.