Иван Петров - И.В.С.

До Смольного дошли минут за пятнадцать. Теперь я определился с местом, где я вошел в этот мир — где-то в районе Суворовского и Советских улиц. А в первый раз я родился в Парке Победы. Ну да, там был родильный дом. Потом столько раз гулял по родимым аллеям. Сейчас его еще нет, парк разбили после Отечественной, там кирпичный завод, в печах которого в блокаду сожгли сотни тысяч погибших ленинградцев. Вот такая история.

К одиннадцати народу на улицах прибавилось, я старался не разглядывать всех встречных-поперечных, но удавалось с трудом. Отвык от цивилизации, все интересно. Шпалерную чего и не узнать, если впереди Смольный собор. Только присутствие шагавшего рядом Алексея удерживало мою челюсть на положенном месте, но раз взял провожатого, то что уж теперь. Для связи с гвардией, на пару дней, потом посмотрим.

У собора встретили Ленина, я ему рукой помахал, хотел подойти, но Ленин торопился и только кивнул, быстро прошелестев мимо. С ним было еще четверо совершенно разных товарищей, очень сосредоточенно наступавших на пятки вождю. Я тут же оделся в завесу неприступной занятости и целеустремленно зашагал к зданию Смольного. Не очень надо — ручкаться со свитой, если вождь демонстрирует мне свое пренебрежение. Не так поймут, будем считать, что у всех свои дела, спешу по его поручению. Свои люди.

И только потом до меня дошло, что Ленин был какой-то слишком худой, высокий и молодой. Черное пальто меня ввело в заблуждение. Этот с бритой головой и без кепки. Да и вообще не слишком похож, хотя что-то знакомое есть. Перебдел, излишне настроился на встречу, а тут, может быть, полно народу с лысиной, усами и эспаньолкой. Маскируют Ильича от царской охранки, попробуй, найди его в такой толпе. Нужно картавых отбирать. Опять расслабился, серьезнее надо.

Будем штурмовать через центральный вход. Серьезно тут они подготовились, у дверей по бокам "Максимы" вместо стандартных дворцовых львов, на мостовой у стены пушечка-трехдюймовка. Ну и народ шарится — туда-сюда, все деловые, озабоченные, штатские. В трудах — заботах. То ли дело солдатики при входе. Покуривают, общаются, закусывают. Одна группа даже костер запалила, стулья приволокли и сидят, греются, шутки-прибаутки, клуб веселых адьютантов. И морячки — больше десятка — вольно расположились и, время от времени, дергают проходящих в шляпах, шуточки шутят. Пропускают внутрь двое: которые им бумажки суют, тех внимательно и без почтения, а вон того, с бородой — как и не заметили. Расхристанного стилягу в ковбойской шляпе — вообще чуть не расцеловали, по плечу похлопали, и — внутрь. Это чего, анархисты в карауле стоят? Мой дезертирский прикид… даже не знаю. Пусть признают и пропускают, без вариантов, ничего в голову не приходит. На абордаж!!!

Улыбаясь, кивнул на Леху — "Это со мной" — и прошел, как к себе. И все. И никто не кричит, не хватает. Будем дальше Алексею демонстрировать, какой я здесь большой начальник. Надо туалет найти и Ленина. Сначала туалет. На лестнице на второй этаж наткнулся на пристальный взгляд спускающегося товарища. Товарищи! Меньшевик пробрался в наш лагерь! Такими их в кино изображали, пробрался и попался мне, и уставился на меня. Сдаваться хочет? Буду брать.

Взяв за локоть, арестованный отодвинул меня к перилам, пропуская проходящих. Сверху к меньшевисткому отродью двигалось подкрепление из таких же киношных злодеев. Смольный захвачен меньшевиками! — эти трое, да еще сверху идут, потряхивая стандартными козлиными бородками. Евреи, само собой, ну не Чеховы же. Мыслящая интеллигенция.

Не обращая внимания на мою подготовку к обороне, вообще на меня внимания не обращая, подоспевшие накинулись на моего визави и забросали его вопросами, продолжая свой разговор, перебивая друг друга, спеша что-то шепнуть в подставленное ухо и подергивая главного меньшевика за лацкан. Громче всего слышалось; — Лев Давидович! Лев Давидович! и потом всякое шу-шу-шу. Не то, чтобы тихо, но я впал в ступор, слышал и не понимал, мысли метались, не мог выработать линию поведения. В голову приходило только одно — стряхнуть его руку и, нацепив на лицо выражение грубого безразличия, двинуться дальше.

Это провал!!!

Соберись, скотина!

Этак я и от Ленина сбегу!

Лев Давидович, чего-то знакомое…

— Товарищ Троцкий, наша фракция должна поставить этот вопрос в повестку дня! Да, я так считаю и настаиваю! И…

Я опять отключился. Троцкий, твою мать!!! По спине потек жар, лоб покрылся испариной и я вытер ладонью лицо.

— Простудились?

Несколько снисходительно-барственно, так прозвучало. Лизоблюды, наконец, заткнулись, меня окутала тишина. Мой выход.

— Только что юнкера захватили типографию "Рабочего пути". У них постановление Временного правительства. Весь тираж арестован.

— И вы, как всегда, оказались там, чтобы обрадовать нас этим известием? Ну не здесь же. Пройдемте…

И, обернувшись к своим товарищам, произнес:

— Надеюсь, вы понимаете? Не стоит предавать немедленной огласке бессильную преступную попытку заглушить голос рабочих и солдатских масс в тот момент, когда авангард этих масс с оружием в руках защищает Съезд и революцию от натиска контрреволюции. Надо подумать и выработать консолидированное решение по этому вопросу. Прошу меня извинить, у нас с товарищем срочные дела.

Я махнул Лехе, чтобы подождал меня где-нибудь тут и тронулся за Троцким. Зашли в ближайший кабинет на втором этаже, он оказался пустым.

— Как не вовремя! Теперь вы понимаете трудности руководства революционным процессом? Мы закаляли революционную энергию петроградских рабочих и солдат, мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор. Партия возложила эту обязанность на меня, Председателя Петроградского Совета! Хорошо, на нас. Вы, как член бюро, должны это понимать! Партии соглашателей своей предшествующей политикой нанесли неизмеримый урон делу революции и безнадежно скомпрометировали себя в глазах рабочих, крестьян и солдат. Какие у вас предложения, что вы вообще думаете по этому поводу, интересно было бы узнать? Я считаю, что вопрос надо вынести на обсуждение… Я считаю, что это последствие предательских действий Каменева и Зиновьева, подготовка восстания дезавуирована и последствия этого могут быть самыми ужасными. Когда их политика обструкции и подделки общественного мнения революционных классов потерпела жалкий крах, когда восстание оказалось единственным выходом для революционных масс, обманутых и истерзанных буржуазией и ее прислужниками, — тогда они сделали для себя последний вывод. Каменев член вашей редакционной тройки. Что вы теперь думаете о нем и Муралове? Я настаиваю, чтобы вы передали мое мнение Владимиру Ильичу.