ХОВАРД ФАСТ - ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНИЦА

Проснувшись, лейтенант Аллен полежал в темноте, прислушиваясь, потом поднялся на ноги, плотно закутав плечи в одеяло. Было очень темно, настолько темно, что он не мог рассмотреть циферблат своих часов. Он попытался зажечь спичку, но ветер задувал пламя; наконец одна загорелась, и ему удалось осветить стрелки. Было начало третьего.

Он стал пробираться мимо спящих солдат и, заметив какую-то фигуру, крикнул:

– Эй, кто там?

Это был сержант Гогарти, один из часовых; он что-то промямлил насчёт холода и выругал индейцев.

– А где капитан?

Гогарти не знал. Аллен, спотыкаясь, двинулся дальше, руководствуясь бормотаньем и храпом спящих, и вдруг чуть не упал, наткнувшись на кого-то. Лежавший проснулся и заворчал.

– Капитан?

– Ну что? – устало спросил Джонсон.

– Там что-то происходит.

– И чего вы не ляжете, Аллен?

– Там как будто роют землю.

– Ах, вздор! Зачем бы им копать?

– Не знаю.

– А тогда идите спать.

– Но зачем же они копают? – повторил Аллен.

Он лег и, засыпая, продолжал спрашивать себя: «Зачем они копают?»

Рассвет занялся. Снег ещё не шёл, но весь небесный свод был окутан снеговыми тучами, и казалось, что весь мир закупорен ими.

Джонсон проснулся от беспокойного сна. Он весь закоченел от холода и с удовольствием услышал запах кипящего кофе. На ещё горячих углях костров приготовили завтрак, состоявший из толстых ломтей бекона, пропитанных салом сухарей и крепкого кофе.

Идя к походной кухне, Джонсон взглянул на лагерь Шайенов. Он протер глаза, опять посмотрел: да, Аллен был прав, ночью действительно копали землю. Невозможное всё же стало фактом: эти полуживые, истощенные люди всю ночь возводили кольцо бруствера и рыли укрытие от ружейного огня для женщин и детей. Факт был неоспорим. Всюду лежала грудами свежевыкопанная земля. Но всё это казалось каким-то кошмаром.

Завтракая, солдаты смотрели на индейцев и их лагерь, как смотрят на сцену. Джонсон обошёл его кругом, силясь понять, почему полтораста умирающих от голода дикарей провели ночь, роя траншеи и готовясь к бою, хотя их положение было явно безнадежным. Он вернулся к Аллену.

– Я никогда не видел ничего подобного, сэр, – сказал тот.

– Я тоже не видел.

– Вы опять попытаетесь уговорить их сдаться?

– Думаю, что да. Надо же что-то делать до прибытия отряда из форта…

Затем он отправился на поиски солдата из Омахи. Найдя его, капитан стал его убеждать, чтобы он подошёл к траншеям индейцев и поговорил с ними, используя те немногие шайенские слова, которые знал. Парень не соглашался; он стоял вблизи костра, грел руки и подозрительно поглядывал на индейский лагерь.

– Мне не хотелось бы идти туда безоружным, сэр, – жалобно сказал он. – Это же сумасшедшие. Только сумасшедшие будут так окапываться.

– Это совершенно безопасно.

– И потом, сэр, я не думаю, чтобы они понимали, что я говорю им.

Всё же он поплёлся, волоча ноги, за Джонсоном, когда тот назвал его трусом и обещал сопровождать в шайенский лагерь. Он подходил всё ближе и ближе к индейцам, крича им на том гортанном языке, который он считал языком Шайенов, чтобы они сдавались.

Раздался выстрел, и пуля взрыла землю у его ног. Солдат побежал обратно. Но Джонсону приходилось сохранять достоинство командира, на котором лежит обязанность принимать решения и знать обо всём. Он не мог убежать и, повернувшись к индейцам спиной, спокойно пошёл прочь. Это потребовало огромного напряжения его истрёпанных нервов. Он с трепетом ожидал, что вот-вот получит пулю в спину и будет убит. Однако смерть не пришла. Лейтенант Аллен и несколько солдат бросились, чтобы прикрыть его собой, и когда он подошёл к ним, его лицо и руки были влажны от пота, несмотря на холод.

Не говоря ни слова, капитан приблизился к костру и налил себе чашку кофе. Он выпил её несколькими торопливыми глотками и вздохнул с облегчением, когда горячая жидкость обожгла ему горло.

Оставалось только ждать прибытия подкрепления. Угли давали мало тепла, и Джонсон послал двоих солдат за хворостом. Они вскоре вернулись, набрав достаточно топлива, чтобы развести жаркий костер; когда огненные языки стали лизать сухие ветки, пошёл снег. Он падал, тихо шелестя, и этот звук напоминал шорох песка, а хлопья были маленькие и сухие. Ветер продолжал завывать, и, казалось, где-то точат ножи. Он крутил снежинки и смешивал их с песком. В общем, всё это было сплошным мучением даже для тепло одетых солдат, старавшихся подобраться как можно ближе к огню.

Для индейцев холод был больше чем мучением, но белые не знали об этом и даже не пытались узнать; иногда они молча поглядывали на лагерь и видели, как люди, похожие на кучки тряпья, старались укрыться с головой от ледяной пытки.

Под вечер прибыл первый отряд из форта Робинсон. Это был эскадрон третьего кавалерийского полка под командой капитана Уэсселса. С ним был сержант Лэнси и трое следопытов из племени Лакотов, немного говоривших по-шайенски. Уэсселс сообщил Джонсону, что две гаубицы и три фургона с провиантом и боеприпасами прибудут ещё до наступления утра.

Уэсселс не был человеком с большим воображением. Когда шёл снег, он укрывался под крышей или одевался потеплее; когда был голоден – ел. Он не был способен представить себе холод и голод, когда их испытывал не он, а другие. Всего, что не имело отношения лично к нему, для него точно не существовало. Капитан был инстинктивным эгоистом, примитивным и непосредственным, и когда дело шло об исполнении приказов, он был на своём месте. Но когда приходилось считаться с желаниями и намерениями других людей, он терялся. Уэсселс считал, что все люди сделаны на один шаблон, и его никогда не тревожила даже случайная мысль о том, что каждый человек чем-то не похож на другого. Он обладал одним очень важным для военного качеством: он никогда в себе не сомневался. Пожалуй, он слишком всё упрощал, когда заявил Джонсону:

– Мы отправимся туда, захватим их и подготовим к отправке, а фургоны их увезут.

Он стоял перед Джонсоном, слизывая с усов снежинки и выдыхая облака пара.

– Это будет трудновато, – задумчиво сказал Джонсон.

– Ведь вы сами сказали, что они совершенно обессилели…

– У них есть ружья. А чтобы спустить курок, особой силы не нужно. Я думаю продержать их подольше в окружении, тогда они сами выйдут из траншей. Если же мы предпримем наступление, то потеряем людей.

– Нельзя сражаться, не теряя людей, – заявил Уэсселс сухим, деловитым тоном. – Если снегопад продолжится, нам чертовски трудно будет добраться до форта.

Джонсон пожал плечами:

– Я думаю, что когда они увидят гаубицы, то выйдут из траншей.

– Может быть…

– Я возьму одного из ваших Лакотов и попытаюсь переговорить с ними, – сказал Джонсон.