Владимир Корн - Берег Скардара

Подойдя к темному окну, я посмотрел сквозь него задумчивым взором.

— Признаюсь, Янианна, я и есть правитель Скардара. — голос мой был суров и печален. — Как ты поняла, прибыл я сюда инкогнито, чтобы самому выведать все военные секреты Империи, все ее тайны и слабости. А потом — произнес я с тяжелым вздохом — потом, я пойду на тебя войной.

Весь мой вид говорил о том, что мне очень не хочется этого делать, совсем не хочется, но избежать войны не удастся.

Янианна чуть изменила позу, провела рукой по легкому покрывалу, прикрывающему ее, и произошло чудо — покрывало исчезло. Нет, оно никуда не делось, но перестало хоть что-либо скрывать.

— Пойди на меня войной, Артуа, очень тебя прошу — голосок Яны при этом звучал очень жалобно. — Я так люблю, когда ты на меня ходишь войной…

Затем интонации ее голоса изменились, и стал он звучать весьма злорадно:

— В последнее время это так редко бывает. Раз в девять месяцев!

Конечно же, я пошел на нее войной. Вот только блицкрига не было. Не было, потому что блицкриг на такой войне, он даже не сродни поражению, а гораздо, гораздо хуже.

И снова мы лежали, обнявшись так тесно, что, казалось, были созданы из единого целого. И снова я прислушивался к ее дыханию, и снова мне хотелось, чтобы такое продолжалось вечно.

— Нет, теперь я тебя никогда и никуда не отпущу — прошептала Яна, прижавшись ко мне еще теснее, так, что я даже испугался, что ей станет больно.

— Конечно любимая, теперь мы никогда не расстанемся — заявил я. — Ведь я приехал, чтобы забрать тебя с собой…

Спасибо тебе любимая, за эти испуганные глаза, за то, что не заявила мне, отодвинувшись:

— Артуа, да ты совсем умом рехнулся, покуда шлялся неизвестно где. Куда же я от всего этого?..

Спасибо. Не нужно мне ничего, абсолютно ничего. Я хочу всего лишь вдыхать запах твоих волос, касаться кончиками пальцев твоего лица и целовать тебя, целовать… За это я отдам все на свете. Кроме чести.

Но вот и настала пора самого важного вопроса. Сейчас мое сердце колотилось не меньше, чем после первой нашей встречи, когда я все не решался спросить Янианну, встретимся ли мы снова.

Когда случилось так, что перед самой нашей свадьбой мне пришлось исчезнуть на долгие девять месяцев, Яна ждала ребенка, моего ребенка. И я до сих пор не решался спросить ее о нем, хотя изредка она поглядывала на меня как-то уж очень особенно.

Не знаю, существовал ли у династии Крондейлов, к которому принадлежала Янианна, особый дар, позволяющий определить ложь, ведь человеку проницательному такое не составит особого труда, но проклятие существовало определенно.

Вот уже несколько столетий в императорской семье всегда рождался один наследник. Нет, иногда их рождалось и больше, но выживал он всегда один. И вот теперь я боялся спросить, потому что когда Яна получила от меня письмо, она была на восьмом месяце.

А взгляд ее стал совсем уж требовательным. И я решился.

— Янианна, может быть, ты все же покажешь мне нашего ребенка — я постарался, чтобы мой голос не дрогнул и затаил дыхание в ожидании ответа.

— Наконец-то, Артуа! Я уже было подумала, что никогда этого не услышу — тут же откликнулась Яна — Пошли, я покажу тебе нашего ребенка! — и прозвучало это очень зловеще.

Я шел вслед за ней, и сердце не переставало биться значительно чаще, чем обычно. По крайней мере, он жив, пусть даже и родился уродцем. Но я буду любить его любого, ведь это мой ребенок, ведь это наш ребенок.

Шли мы недолго, детская совсем рядом от спальни императрицы, это я знал давно. Потому что мы бывали там с Яной еще до моей пропажи, и даже немного поссорились, когда решали, что должно быть в ней, а что станет лишним.

Когда мы вошли в полутемную детскую, первой моей мыслью была: у семи нянек дитя без глаза.

А всяких там нянечек и прочих сиделец хватало. Но мне было не до них, вот она, колыбелька.

Яна за руку дотащила меня до нее:

— Это наш ребенок, Артуа. Его зовут Янианной.

Доченька. Я даже не успел, как следует, рассмотреть свою кровиночку, когда Янианна подвела меня к следующей колыбели.

— Это тоже наш ребенок и его зовут Конрадом.

Сынок, думал я, чувствуя, как слабеют колени.

— И это, Артуа, наш ребенок — Алекс. Так ведь звали твоего отца?

Я сел там, где стоял, благо сзади оказался стул. Или его просто успели подставить, наблюдая за тем, как у меня подгибаются колени.

Дети, мои дети. Яночка, Конрад и Алекс. Я переводил потрясенный взор с одной колыбели на другую и все не мог сосредоточиться. Наконец, встал и подошел к колыбели с дочерью.

Яна улыбалась во сне, и я поневоле разулыбался сам. Солнышко мое маленькое.

Конрад хмурил бровки, и вид у него был самый серьезный.

Алекс улыбался с самым мечтательным видом. Возможно, все было не так, что можно понять у детей, которым сегодня исполнилось ровно полгода. По очереди поцеловав их, я повернулся к Янианне.

Простишь ли ты меня когда-нибудь, любимая, что я не смог тогда быть с тобой рядом. Ты так волновалась, даже боялась, ожидая, что когда-нибудь это произойдет. Мог ли я успеть вернуться, чтобы помочь тебе, ободрить и поздравить тебя первым?

Наверное, все же мог, но слишком уж много людей смотрели на меня с надеждой.

Я опустился перед Янианной на колени, по очереди поцеловав ее руки. Прости меня любимая, что получилось так, как получилось.

Затем снова подошел к колыбелям. Когда я, наконец, оторвался от созерцания моих детей и посмотрел на Яну, она стояла, вытирая кружевным платочком абсолютно сухие глаза:

— Нет, ну какой же ты негодяй, Артуа. Бросить меня одну, с тремя детьми… Хорошо, что папенька с маменькой оставили мне несколько медных грошиков…

Прости меня любимая, прости…. Я буду вечно виноват перед тобой.

Вот только откуда он у тебя взялся, этот платочек? Его не было, когда мы сюда шли. Ведь спрятать под тем, что на тебе сейчас надето, невозможно.

Потому что даже такая мелочь сразу будет выделяться. И ты в этом ходила по дворцу в мое отсутствие? И я явственно почувствовал во рту вкус сырой печени.

Обняв Яну, и крепко прижав к себе, я зашептал ей на ушко:

— Понимаешь, любимая, там, откуда я вернулся, считается крайне неприличным, когда количество девочек в семье не равняется количеству сыновей. Но ведь мы легко сможем это исправить, правда? И зачем тогда откладывать?

Янианна отстранилась и сказала с самым неприступным видом:

— Я немного подумаю над этим, Артуа.

Я шел залами императорского дворца, напевая под нос мелодию, что крутилась на языке с самого утра, с того момента, когда я продрал глаза.

«Главней всего погода в доме, Всё остальное…» — тут меня клинило, потому что последнее слово безнадёжно вылетело из головы. И я мычал. Следующая строка заканчивается словом — «зонта», и даже не самому сообразительному человеку должно было быть понятно, что именно к нему и должна быть рифма.