Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

При воспоминании о деньгах нервный тик усилился, и обеспокоенный Багратион, встав из-за стола, протянул императору стакан с чем-то прозрачным и незнакомо пахнущим:

— Выпейте, Ваше Величество.

— Нет! — Бонапарт резко отстранился, едва не потеряв равновесие. — Довольно, генерал! Довольно держать меня за идиота! Вы позволяете себе издеваться над монархом союзной державы? Ваше право! Но и я вправе потребовать у Павла Петровича вашу голову залогом союза и дружбы. Даю слово!

— Ваше Величество…

— Прочь! Не желаю больше никого видеть!

Ошалевший Багратион пулей выскочил из избы, успев схватить в охапку форменный полушубок с генеральскими погонами, и остановился только на улице, поджидая поспешившего следом Акимова. Прохаживающийся под окнами часовой сделал вид, будто не заметил растерянного вида Петра Ивановича.

— Что это с Бонапартием? Какая муха укусила? — удивлённо спросил капитан.

— Мне кажется, Сергей Викторович, что наши шутки зашли слишком далеко. Он хоть и самозваный, но всё же император.

— Скажите, какая фифа… дать в рыло раза два для просветления чувств.

— Убьёте, — усмехнулся генерал. — Французы, они существа нежные.

За спиной громко стукнула распахнувшаяся настежь дверь, и обернувшиеся на шум Багратион с Акимовым обнаружили прямо на снегу перед собой босоногого мальчишку с выпученными в испуге глазами.

— Дяденьки, там этот иноземец помирает!

— Вот ведь гнида! — капитан бросился обратно в избу, не забыв ухватить вопящего мальчугана — кондрашка, приходящая к императорам, вовсе не повод к детской простуде.

— Держи его за ноги! — ворвавшийся следом Пётр Иванович мгновенно оценил обстановку и попытался ухватить бьющегося в припадке Наполеона за плечи. — У него падучая!

Навалился, одновременно пытаясь достать рукой упавший на пол полушубок, чтобы подсунуть его императору под голову. Не дотянуться…

— Сдохнет — скажут, что это мы отравили, — Акимов, севший верхом на бонапартовы сапоги, зло помянул Парижскую Богоматерь.

— Даже если живой останется, то всё равно скажут, — генерал наконец-то ухватил полушубок за рукав и сейчас устраивал импровизированную подушку. — Он вроде бы раньше припадками не страдал.

— Теперь будет. А что дальше-то делать, Пётр Иванович?

— Я откуда знаю? Здесь врач нужен. Эй, малец…

— Туточки я, дяденьки, — с готовностью откликнулся мальчишка.

— Отца с матерью позови.

— Так нету их.

— Совсем?

— Не-е-е, на заработки ушли. На ткацкую фабрику князя Гагарина нынче осенью большой набор был. Завтрева только приедут, а что передать-то им?

— Да не им… Тогда сам беги — солдата, что у дома с ружьём ходит, приведи, да пусть он доктора захватит.

Доктор появился минут через пять, будто заранее ждал неприятностей со здоровьем Наполеона. Маленький, толстый, с розовой лысиной в обрамлении венчика взлохмаченных волос, в круглых очках, он производил впечатление доброго и милого человека, каковым, собственно, и являлся. А то, что сей эскулап из пистолета на спор попадает в подброшенную монету и в недавнем шведском походе считался лучшим специалистом по срочным допросам, посторонним знать не следует. Ипполит Станиславович вообще был очень скромным.

— Что это с ним?

— Это я должен спрашивать! — возмутился Багратион.

— Вы неправильно поняли, Пётр Иванович, — доктор закончил протирать запотевшие с мороза очки и водрузил их на нос. — Падучую, в Европах именуемую эпилепсией вижу, но что послужило её причиной?

— Вот и выясняйте! — генерал отпустил переставшего биться французского императора и поднялся на ноги. — Доставайте свои клистиры, в конце-то концов.

— Это всенепременно, — Ипполит Станиславович нетерпеливым жестом согнал Акимова с бонапартовых ботфортов и раскрыл вместительный кожаный саквояж. — Но сначала отворим кровь. Кто-нибудь поможет мне переложить больного на кровать?

Назвать кроватью грубо сколоченный топчан с набитым сеном матрацем не решился бы и самый жизнерадостный оптимист, но доктора это мало волновало. Покрикивая на гвардейцев, норовивших задеть наполеоновой головой за каждый выступающий угол, он руководил переноской императора с энтузиазмом дорвавшегося до любимой работы профессионала.

— Водка есть, Пётр Иванович?

Багратион хмыкнул и потянулся к стоявшей на столе бутылке:

— С селёдочкой предпочитаете, Ипполит Станиславович?

— Что? — удивился тот. — Какая ещё селёдка? Мне руки надобно протереть.

Выезжали затемно, так как с болезнью Наполеона отпала необходимость возить его зигзагами по непроходимым дорогам, пугая дикостью и бескрайностью русских просторов. Наоборот, это стало слишком опасно и, несмотря на уверения доктора Муховецкого в крепком здоровье императора, следовало поторопиться и как можно скорее прибыть в Москву. Уж там-то дражайший союзник попадёт в опытные руки профессоров и академиков от медицины, способных излечить даже найденного в вечной мерзлоте дохлого мамонта. Прецедентов с мамонтами, правда, пока не случалось, но ведь наука не стоит на месте, не так ли?

Бонапарта, ещё вечером пришедшего в себя после припадка, но совершенно обессилевшего от оного и последующего за ним кровопускания. Уложили в возок, заботливо закутав с ног да головы в меховые одеяла. А в карете пусть французские гвардейцы из конвоя Его Величества едут, тем более к обеду караван должен выбраться на приличную дорогу, и толкать уже ничего не придётся. Детям потом будут рассказывать, как прокатились в императорском экипаже!

С этим конвоем вообще одна морока — сорок здоровенных рож, а толку ноль. Если даже не меньше… А вот вреда! Давеча едва ли не бунт устроили, требуя повернуть обратно в милую Францию из этой дикой страны.

— Иностранцы в России не имеют права чего-либо требовать! — жёстко заявил собравшимся у избы, в которой ночевал император, капитан Акимов. — Если что-то хотите, то пишите прошение на Высочайшее имя. И ежели оно будет по-русски, то закон гарантирует рассмотрение в недельный срок. Не владеющих языком прошу прикладывать к бумаге двенадцать рублей серебром на услуги переводчика.

Для придания весомости словам Сергей Викторович похлопывал по рукоятям выглядывающих из поясных кобур скорострельных многозарядных пистолетов. Сомневающихся в том, что он с нетерпением ждёт повода, чтобы пустить в ход оружие, не нашлось. Французы поворчали и разошлись, благо прозвучавший сигнал к завтраку позволил сделать это без ущерба для достоинства. Кто скажет, будто напугались? Нет, не напугались, а всего лишь подчинились требованиям распорядка дня. Дисциплина превыше всего, мусью!