Владимир Поселягин - Я - истребитель. Я — истребляю

— Семеныч!!! Су-ука-а!!! — взглядом зацепившись за фигурку на холме, я под удивленные взгляды разведчиков, освобожденных бойцов и экипажа, рывком вскочив, перепрыгнул через бьющееся в агонии тело своего бывшего механика и подлетев к спаренному пулемету на корме, отшвырнул от него матроса.

Холодные рукоятки пулемета задрожали у меня в руках, когда пулемет забился от короткой очереди. Из стволов вырывались спаренные огни выстрелов. Короткими очередями я стрелял по холму, тряся головой смахивая слезы. Я разносторонний человек, изучающий многое, что было увлекательно, однако медицина не входила в сферу моих интересов, но тут даже я понимал, что старшина не жилец.

— Ушла тварь! — со злостью сплюнув, посмотрел на пустой холм. Старухи уже не было, шустрая оказалась: — Бля! Семеныч!

Резко развернувшись, я побежал обратно к телу механика около которого уже склонились Рябов и один из матросов, они были ближе всех и успели первыми.

— Виктор Семенович? — вытерев рукавом комбинезона лицо, я шмыгнул носом, — как же так-то а?

— Сем-мье. Сх-хаш-шжи-и! — успел прохрипеть Морозов и дернувшись замер.

Оттолкнув в сторону, мимо меня протиснулся фельдшер из группы Рябова.

Я стоял и плакал, пока он осматривал тело. Вздохнув, фельдшер покачал головой.

— Умер, шансов не было, если бы даже был врач.

Бормоча ругательства и обещания что я сделаю со стрелком когда вернусь, и как долго она будет умирать, стоял, уткнувшись лбом о бронелист обшивки рубки и машинально потирая плечо.

— Товарищ майор, вы ранены? — поинтересовался фельдшер закончив с Морозовым.

— На излете ударила, — пробормотал я.

— Давайте я вас осмотрю. Хм, невезучая у вас рука товарищ майор. Опять она пострадала.

Когда с меня сняли верхнюю часть формы, на палубу упал полусмятый кусочек свинца.

— Похоже, пройдя через старшину Морозова она почти полностью потеряла силу, — пробормотал Рябов, с интересом рассматривая здоровенный синячище на моем плече.

Поеживаясь от холодного весеннего ветра, я хмуро сказал:

— Пулю мне отдай. Я ее семье отвезу.

— Адрес знаешь?

— Да.

Кроме синяка у меня не обнаружили даже разрыва кожи, хотя ямка от удара присутствовала, что изрядно удивило фельдшера. Минут десять, несмотря на то, что я начал медленно синеть, осматривал меня, осторожно поднимая и опуская руку, ощупывая, отслеживая реакцию на свои действия.

— Судя по всему просто синяк. Ни перелома, ни трещин нет, но после того как прибудем нужно полное обследование в госпитале, и сделать снимки, — подвел он итог, и велел мне одеваться.

— Старшину в брезент заверните, у моряков спросите, скажите, потом вернем, — велел я своим.

Пока Кречетов узнавал насчет брезента, мы со Степкой начали приготавливать тело старшины к перевозке. Я решил похоронить его как полагается, со всеми воинскими почестями у последнего местоположения штаба полка. Была там одна прекрасная поляна, где я любил отдыхать. Вид оттуда просто изумительный. Думаю Семенычу бы понравилось.

Оттолкнувшись от палубы, матрос ловко приземлился на бетонный пирс и принайтовил брошенный канат к причальной тумбе. Через пару секунд бронекатер был пришвартован к пирсу, где ожидала немаленькая толпа встречающих.

Как я и думал, первым делом нас загребли контрразведка. Смерша еще не существовало, так что эти функции исполняли именно они. Проследив как в кузов полуторки погрузили тело старшины, я последовал за молодым лейтенантом госбезопасности, мне предстояло много что объяснить и рассказать. Однако в кабинете меня ожидал не выспавшийся сюрприз.

— Рассказывай, — хмуро буркнул Никифоров, как только я вошел в помещение. Степку, кстати завели в соседний кабинет.

— Что именно гражданин начальник? — вздохнув, поинтересовался я.

— Не ерничай, давай все по порядку. Тобой САМ заинтересовался.

— Ну хорошо, — устало кивнул я, и присел на стул перед столом за которым сидел особист.

— Подожди, может чаю?

— Можно.

После чая я в подробностях доложил все что со мной случилось после того как меня сбили. Никифоров слушал молча, с непроницаемым лицом. Он только раз приподнял брови, узнав, что немецкий летчик был из группы подполковника Шредера, и поморщился, когда я описывал, как этот немец бросился на меня. Когда дошел до гибели Морозова, он только глухо выругался. Никифоров не хуже меня знал механика.

После особиста эстафету принял вернувшийся в кабинет лейтенант представившийся Поляковым, и провел очень профессиональный допрос, но уже записал все на бумагу, которую и дал мне подписать.

При выходе из здания штаба фронта где и находилось управление контрразведки, меня буквально подхватили под локоток и возмущенно вопя потащили к одной из машин.

— Да стой те вы! — выдернул я руку из цепких пальцев знакомого пузана в форме политработника: — Что вам нужно?

Пузан был из политуправления фронта, и о боже! До эфира, который так никто и не подумал отменять, осталось меньше часа.

— Да вы шутите?! У меня боевого товарища убили, и мне друзей ждать надо!

— Ваши однополчане уже отбыли в часть с вашим погибшим другом. Они закончили раньше. Это я приказал. А теперь проедемте со мной.

— Извините, но наверное я откажусь, я сейчас не в том состоянии чтобы выступать в эфире.

Пузан возмущенно завопил, что мое мнение его интересует в последнюю очередь, раз партия сказала, что я буду выступать, то я буду выступать.

«Да хрен с вами!» — подумал, а вслух сказал:

— Поехали!

— Вот ваша речь. Тут все согласованно с цензурой, — быстро шагая рядом со мной, говорила помред. Мерецков встречавший меня у машины, шагал с другого бока, бубня над ухом что меня будет слушать весь СССР, и прося неналажать.

Все это наложило некоторый отпечаток, на мои мысли.

— До эфира три минуты! — раздался вопль из соседнего коридора.

— Ну, мы надеемся на тебя, — пожав мне руку комиссар, и приглашающее показал на дверь.

Стул перед микрофоном был удобным, откинувшись на спинку я сквозь ресницы прищурив глаза смотрел на редактора отчитывающего время.

«Три, два одни… Пуск!»

— Добрый день уважаемые товарищи радиослушатели. В эфире радиостанция Керчи. Как мы и обещали сегодня у нас в гостях Дважды Герой Советского Союза летчик истребитель майор Суворов. Он только что с боевого вылета, в котором сбил три немецких самолета, доведя свой счет сбитых самолетов противника до шестидесяти двух лично и девять в группе… — бубнил диктор, начав передачу.

— … а теперь слово предоставляется дважды Герою Советского Союза майору Вячеславу Суворову.

— Здравствуйте товарищи… — тут я замолк на несколько секунд. Не потому что нечего было сказать, а потому что бросив случайный взгляд на свои руки, которые положил на стол перед собой увидел черные ободки под ногтями. Плохо смытая кровь Семеныча как будто говорила «не смей, они ждут от тебя другого». Крепко сжав челюсть, я на миг зажмурил глаза.