Евгений Пряхин - Красный паук, или Семь секунд вечности

– Ну, это вы загнули!

– Возможно. А что еще прикажете делать, когда такие дела имеют место быть?!! Уж больно захватывающая история получается – почище «Острова Сокровищ» Стивенсона: у участников экспедиции только тонна золота была поставлена на карту, а у нас под носом величайшее открытие современности, позволяющее управлять всем миром, временем, материей и энергией с пространством!

– Ладно, ладно. Еще Стивенсона приплели, – дала вовлечь себя в дискуссию полковник Зырянова, – и что же это за прибор такой?

– В деле восемь-восемь имеются сведения, что накануне войны Николо Тесла тайно посетил Москву и был принят самим Берия в секретной резиденции. Также есть свидетельские показания, что Николо Тесла привез с собой чемодан с клеймом на крышке в виде вензеля из двух латинских букв «NT». Именно такой чемодан с клеймом и фигурирует в деле Кондратьева. Это, конечно, только догадка, товарищ полковник, но я предлагаю взять за основу такую гипотезу: Кондратьев с помощью особого воздействия на будущие события разрабатывает некий алгоритм, в котором главным действующим лицом становится его племянник Лукьянов Юрий Петрович. Кондратьев наметил в будущем некую временную точку, и я полагаю, что это девятнадцатое июля этого года. И к этому дню у нашего Юрия Лукьянова должен появиться определенный набор вещей, аппаратуры, приборов и документов, достаточных для реализации эксперимента со временем и пространством, подобного тому, который сумел провести в апреле сорок четвертого года сам Кондратьев Николай Иванович! И сейчас надо постараться воспользоваться ситуацией и вынудить Лукьянова провести эксперимент под нашим контролем. И теперь на первое место выходит день восемнадцатое июля, то есть завтра. В день рождения Андрея Зорина. Для праздника все подготовлено, с Зориными уже переговорили – они согласны. Вся компания, включая вас и меня, поедет на автобусе «Мерседес» в воскресенье утром пораньше. Более того, те, кто не в отпуске, взяли в понедельник отгул.

– А Уральск – красивый город? – сменила направление полковник Зырянова.

– Уральск – замечательный город на Южном Урале, – задумчиво ответил Валенда. – И там живут хорошие люди – мои одноклассники и друзья. И живет там Лукьянов Юрий Петрович, который скоро прибьет меня, и будет прав. И где-то там – внизу, санаторий, где творил настоящие чудеса Николай Иванович Кондратьев. Все, похоже, садимся! Пристегиваем ремни!

Из динамика трофейного приемника мощно вырывалась песня: напористый мужской баритон, окруженный плотным аккомпанементом гитар и барабанов, уверенно вспарывал завораживающим потоком энергичных, английских слов жарко натопленное пространство санаторного номера. Розовый от умывания и бритья, Николай Иванович Кондратьев внимательно просмотрел английский рукописный текст и повторил вслух прозвучавший припев:

– Джа-а-а, гуру-и де-и-и-ва-а! О-о-м-м! Nothing’s gonna change my world. Что ж, – прищурил близорукие глаза Николай Иванович, – судя по общему звучанию, это может означать только одно – космос! И сразу начинает невыносимо щемить сердце от неосознанной бесконечности и необъяснимой тоски, – потер он грудь слева.

Откашлявшись, Николай Иванович тихонько пропел, но по-русски:

– Ничто не собирается изменить мой ми-и-и-р.

– Так может сказать только глубоко верующий человек, – продолжил пояснения самому себе Николай Иванович, – да, очень необычно поет этот товарищ Джон Леннон. А переводик-то, получается, совсем неплохой! Начало, во всяком случае, многообещающее.

Глядя на сумеречный пейзаж за окном, Кондратьев негромко продекламировал:

– Надо, надо быстрее записать, пока не забыл, – встрепенулся Кондратьев, – куда же этот карандаш задевался? Никогда его на месте нет!

В этот момент белая дверь номера с шумом распахнулась.

В комнату стремительно вошел лейтенант НКВД Петров, и, расстегивая на ходу шинель, бросил:

– Сюда едет Шустрый. Ну и духота! Открой окно! – скомандовал он.

Лейтенант НКВД Петров Иван Владимирович был высокого роста, в шинели и сапогах, носил аккуратные, черные усики на красивом смуглом лице и имел привычку внимательно рассматривать их в маленькое дамское зеркальце. Еще одной страстью лейтенанта Петрова был процесс ухаживания за ногтями на руках. Иван Владимирович, как скрипач союзного уровня, содержал свои ногти в идеальном порядке и с пугающим усердием обрабатывал их маленькой, трофейной пилочкой. Занятия эти прекращал лишь во время взаимодействия со старшими по званию. В данный момент ни пилочки, ни зеркальца в руках Петрова не наблюдалось, и этот факт указывал на сильное беспокойство лейтенанта НКВД Петрова.

– Добрый вечер, Иван Владимирович, – Николай Иванович поспешил к балкону, придерживая правой рукой свои круглые очки. – Право, не ожидал вашего появления! Вы же говорили, Марк Глебович никогда у нас не появится и что только вы….

– Ты что, Кондратьев! Не понял?! Сю-да е-дет Шу-стрый! – по слогам повторил сосредоточенный Петров, сваливая портупею на чистую скатерть рядом с графином. – Я сам узнал об этом полчаса назад и, слава Богу, успел первым! А это что за идиотская песня? Союзнички что ли распелись на радостях!? Выключи немедленно!

Николай Иванович щелкнул тумблером. В номере стало тихо.

– Сейчас начало седьмого, – разглядывал свои трофейные часы Петров, – Марк Глебович собирался выехать около девяти вечера. Я думаю, у нас час – полтора есть. Давай ставь чайник и готовь аппаратуру!

– Слушаюсь! Аппаратура у меня всегда наготове, – улыбался по инерции Кондратьев, наливая в чайник воды из графина. – Но только мне надо вам кое-что пояснить, товарищ лейтенант.

– Как будто могилой пахнет? – неожиданно спросил Петров, принюхиваясь. – Или мне показалось?

– Никак нет, товарищ лейтенант, не показалось, – отвечал Николай Иванович. – По приказу начальника санатория и под руководством завхоза до самого вечера копали землю в лесу для досыпки в имеющиеся в учреждении растения. А у меня здесь фикус, поэтому мне выделено целое ведро перегноя. И Кондратьев показал на ведро с коричневато-черной землей.

– Вот, отогреется за ночь, и я аккуратно насыплю ее в кадушку. Кроваво-красный паучок, не видимый беседующими людьми, внимательно осматривал очертания санаторного номера, восседая на дужке ведра.

– Кондратьев! – на глазах серел от злости Петров. – Через час здесь будет Шустрый, а ты со своей кадушкой! Быстро все готовь! И чтобы без всяких фикусов, понятно?