Евгений Пряхин - Красный паук, или Семь секунд вечности

– Прямо о нас, – добавил он тихо, подняв глаза, – я уже работаю над переводом. Получается восхитительно. Только вот карандаш потерял…

Именно английский язык, диссонансом прозвучавший в сумраке санаторного номера и благодушное настроение заключенного Кондратьева, окончательно вывели из себя лейтенанта НКВД Петрова.

– Стоп! – рявкнул Петров. – Что за хрень ты несешь?! Что это такое, я тебя спрашиваю?

– Все эти материалы с какого-то Интернет – сайта газеты «Комсомольская правда», – прочитал упавшим голосом Кондратьев последний абзац. – Похоже, я случайно подключился к одной информационной системе будущего, но, думаю, смогу получать информацию и о текущих событиях, например, о ходе совещания в генеральном штабе противника. Необходимо только произвести правильную настройку.

– В генеральном штабе противника! – взмыл над креслом лейтенант Петров, уронив пилочку.

– А я сразу и не понял, что ты свихнулся! Дай сюда, – он вырвал папку из рук Кондратьева.

– Я же вам сказал, это результат моего последнего сеанса, – еле слышно пробормотал Кондратьев. – Я получил его на обычную рацию – только с новым контуром усиления во внешнем уровне…

– Копец! – зло шуршал листами бумаги Петров. – Надеюсь, этот бред изготовлен в одном экземпляре?

– Да, эти экземпляры и являются оригиналами, – отвечал теперь уже с горечью Кондратьев.

– Это просто счастье, что все это попало ко мне, а не сразу к товарищу Шустрому на стол. Ты знаешь о Горине?

– Да, мне сказали, – последовал ответ.

– Как этот Горин ни маскировался, Шустрый все равно вывел этого вредителя на чистую воду. Приговорили его к расстрелу. Завтра приговор приведут в исполнение. А его руководителя – старшего лейтенанта Хмельницкого разжаловали и отправляют на фронт рядовым. Какая нам польза от этих твоих сканирующих микроскопов и мертвого папы Римского, я тебя спрашиваю?

– Товарищ лейтенант, – собравшись с духом, уверенно заговорил Кондратьев. – По воле случая к нам попала поистине фантастическая вещь! С ее помощью можно осуществлять не только перехваты информации, но и такое вытворять, чего словами не объяснить! Я считаю, мы находимся на пороге открытия мирового уровня, которое сулит величайшие блага для нашей родины, и отправлять сейчас меня на расстрел есть величайшая глупость и преступление против государства и партии.

– Чего, чего? Против государства и партии? Ну, ты загнул! И что ты предлагаешь?

– Пока прошу только одно – посмотреть эксперимент. И все.

– Сколько нужно времени? – Петров, сбитый с толку неистовым напором, смотрел на часы.

– Три минуты.

Красный паучок, между тем, уже поднимался по ножке стола наверх.

– Хорошо, – кивнул Иван Владимирович и, подняв с пола пилочку, вновь уселся в кресло.

Николай Иванович быстро водрузил чемодан на письменный стол, прикрепил соленоид к крышке, защелкал тумблерами рации, установил ключ и телетайпную ленту.

Красный паучок, между тем, взобрался на стол и спокойно путешествовал по направлению к чемодану с картиной.

– Сейчас я постараюсь показать вам вчерашний результат, используя имеющиеся данные, – уверенно проговорил Кондратьев. – Товарищ лейтенант, встаньте перед столом и смотрите сюда, на эту картину.

– Да? И что же здесь изображено? – изумился Иван Владимирович через полминуты созерцания, – торчат какие-то корни, странные рожи? Что за хрень?

Произнеся последние слова, лейтенант Петров вдруг почувствовал, что пол стал уходить вниз:

– О-па! Голова побежала, – отметил про себя удивленный Иван Владимирович, – наверное, давление: остаточные явления от вчерашнего.

– Что, зацепило? – лукаво заулыбался Кондратьев, внимательно наблюдая за лейтенантом.

– Это и есть мое открытие, товарищ лейтенант: картина непростая, она обладает необычайной силой и является важнейшим элементом приемного контура.

Кроваво-красный паучок с утроенной скоростью устремился к чемодану и через несколько стремительных секунд сложил в почтении свои ядовитые хелицеры перед серо-зеленым нарисованным лесом. А уже в следующее мгновение паучок молниеносно достиг рации и проник внутрь.

– Сейчас я установлю параметры по вчерашним точкам, – пояснял Кондратьев, – а силу тока задам такую, чтобы соленоид пел ноту си, – взялся он за рычажок реостата.

– Кто запел?

– Соленоид, – Кондратьев указал на самодельную катушку. – Как только высота звучания соленоида достигнет ноты си первой октавы, это будет означать, что настройки параметров произведена правильно. Си минор – «Шестая Патетическая Симфония» Чайковского. Фиолетовая, – добавил он таинственным шепотом, медленно передвигая рычажок.

Радиолампы приемника засветились желтыми огоньками. Соленоид, зажатый в штативе над чемоданом, запел, и картина озарилась изнутри сиреневым светом. Нарисованные листья шевельнулись, а лейтенант Петров еще раз уронил пилочку для ногтей.

– Пошло, Иван Владимирович, пошло! – почти кричал Кондратьев. – Видите?

– Что это? Какой-то гиперболоид?! – шептал лейтенант Петров, вперившись в нарисованные листья.

– Какой там гиперболоид! – медленно передвигал рычаг реостата, Николай Иванович. – Гиперболоид по сравнению с этим – просто детский фонарик.

В этот момент зеленая поверхность картины дрогнула, а нарисованный фиолетовый туман уверенным потоком устремился на пол и тут же стал подниматься верх, конденсируясь в прохладные облачка, которые быстро уплотнялись и обретали форму…

…На броне «тридцатьчетверки», засевшей в глинном овраге, лежал человек. Впереди у края поля горел советский танк, и черный дым застилал свет заката. На противоположном берегу близкой реки горделиво высились косматые холмы разрывов. Совсем близко застучал пулемет: пули вырвали клочья земли из косогора.

Лейтенант НКВД Петров инстинктивно присел.

– Для нас с вами эти пули пока не опасны, – сказал ему шепотом Кондратьев, – одна видимость. Я установил безопасный уровень лабиринтности.

– Уровень чего? – Петров внимательно посмотрел на Кондратьева.

– Лабиринтности, – улыбнулся Кондратьев. – Но на скрипке ему больше не играть.

Петров вновь уставился на Николая Ивановича.

– Это я о командире танка – Лукьянове. У него тяжелая контузия, серьезно повреждена рука, так что увлечение скрипкой придется оставить. Навсегда.

…Из открытого люка башни с номером пятьсот двадцать три с трудом вылез танкист.

– Да, сейчас Петросип, – привалился к броне задыхающийся от напряжения сержант Павел Гудков. Разминая грудь грязной рукой, проговорил, – передохну чуток. Это тот «Тигр» с того берега, гад. Болванка ударила слева. Как раз по твоему месту командир.