Андрей Посняков - Черные плащи

Отец Иннокентий вел себя как добрый родитель в окружении почтительных детей, сильно пахло благовониями, таинственно мерцали свечи, и Сашу вдруг охватило ощущение причастности к чему-то такому, великому, непознаваемому и прекрасному, что даже нельзя было высказать вслух — не хватило бы слов!

А потом еще запел хор! О, как нежны были детские голоса, не хуже, чем у знаменитого французского хора «Vox Angeli». Как благостно пели дети, как торжественно славили Иисуса Христа и Святую Деву!

Александр молился вместе со всеми, прося у Господа помощи в столь многотрудном деле, молился вполне искренне, несмотря на то что был православным, а не католиком. Впрочем, в эти времена церковь еще не разделилась.

Мерцание свечей, золотая утварь, слезы на глазах всех собравшихся, торжественное облачение священника и нежные, ангельские детские голоса — все это создавало такую атмосферу, насквозь пронизанную благоговением и сознанием причастности к Господу, что и Саша не выдержал, прослезился, вместе со всеми повторяя:

— Аминь!

Месса длилась недолго, минут сорок, но за это время все эти люди, тайные кафолики, явившиеся на литургию, стали для Александра родными. Впрочем, наверное, не только для него — подобные же чувства испытывал сейчас и Нгоно… и даже Весников… Нет, Весников, похоже, ничего такого не испытывал, лишь, любопытствуя, крутил головой.

Уходя, люди целовали Библию, а многие — и друг друга…

А тот добрый молодец — Марию. О, как он припал к губам девушки! Пусть не надолго, всего на чуть-чуть, можно даже сказать — едва прикоснулся. И все же, все же… Как Мария посмотрела на него, о, какими глазами! А парень не спешил уходить, вот наклонил голову, что-то шепнул…

— Мария! — выйдя на улицу, строго воскликнул Сульпиций. — Нам пора. Не забудь — тебе еще надо на рынок.

— Я помню, все хорошо помню, дядюшка.

— А можно и мне с тобой? — тут же подскочив к девушке, напросился Ксан.

— Тебе? — Мария обернулась с улыбкою. — Что ж, пойдем, коли ты ничем не занят.

— Нет-нет, ничем.

Александр лишь завистливо ухмыльнулся — везет же некоторым! Никаких забот, бездельничают себе, чем хотят, тем и занимаются.

А вот у Саши и его команды еще были дела, и к главному из них, к слову сказать, они еще и не приступали. Хотя, с другой стороны, так скоро и не могли. Удалось на какое-то время закрепиться, кое-что прояснить — и то уже хорошо.

Со стариком Сульпицием договорились о постое на неделю, а потому, само собой, требовались средства на жилье и питание. Да и поискать другое пристанище — и это было, пожалуй, самое трудное в условиях всеобщего доносительства и слежки, культивируемых правящими кругами.

— Понимаете, если вы будете жить здесь слишком долго — примелькаетесь соседям, — ничего не тая, пояснил Сульпиций. — Начнутся расспросы, кое-кто — если не каждый второй — донесет… Тапс — городишко маленький, все на виду! В Карфагене, конечно, такого еще нету — слишком уж много людей, пожалуй что, триста тысяч! Уж в таком городе можно затеряться.

Карфаген… Вообще-то туда и нужно было двигаться, чувствовал Александр, именно в Карфагене сходятся все ниточки. Там Гуннерих, его двор и те, кто всем этим управляет. Итак, оставалась неделя, и за эту неделю требовалось каким-то образом раздобыть денег на дорогу, на худой конец, договориться с каким-нибудь попутным судном, выдав себя за команду опытных моряков. Впрочем, так оно и есть: сам Саша на морском деле собаку съел, а Нгоно и Весникова можно научить. Здешняя парусная оснастка — не бог весть что, любому подвластна.

В самом же Карфагене будет шанс использовать и второй талант Александра, точнее сказать — хобби: искусство приготовления пищи, самых изысканных и дорогих блюд.

Вот такие пока были планы, когда Саша, Нгоно и увязавшийся за ними Весников — ну а куда же его девать? — отправились в торговую гавань Тапса. По местному времени на дворе еще стояло почти лето — сентябрь, однако следовало спешить: уже во второй половине октября редко кто из купцов отваживался пуститься в плавание. Сезон морских перевозок и пиратства заканчивался, дабы возродиться в марте. Правда, некоторые кораблики могли спокойно ходить и зимой, скажем, бригантина или какая-нибудь шхуна, марсельная, гафельная — любая. Кстати, про них сейчас и надо бы спросить — любому моряку необычное судно наверняка запомнилось.

Держа в уме сию благую цель, Саша, вместе со спутниками вольготно расположившись на террасе одной из портовых таверн, затеял спор. Общая атмосфера тщательно насаждаемой подозрительности чувствовалась и здесь, но все же большинство посетителей были моряками, то есть людьми, привыкшими рисковать, которым сам черт не брат.

— А я вам говорю, керкур куда быстрее, чем актуария!

Прихлебывая неразбавленное вино, Александр привычно использовал римскую терминологию, а так как никакой другой и не имелось, все собравшиеся за большим столом моряки его вполне понимали и охотно поддержали разговор, азартно крича и ругаясь.

— Да нет же! — возмущенно размахивал руками какой-то бородач в порванной на локте тунике. — Актуария — очень быстрое судно, керкур она догонит запросто, клянусь головой святой Перпетуи!

— О, да ты из Карфагена? Столичный гость!

Святая Перпетуя являлась покровительницей Колонии Юлия, то есть Карфагена, о чем Саша не забывал.

— Да, я карфагенянин, — приосанился бородач. — Не боюсь признаться, одним из моих предков был сам Ганнибал, победитель римлян!

— Ну уж сам Ганнибал? — усомнился Саша. — Так ты говоришь, актуария керкур обгонит? На большой-то волне?

— Э, уважаемый! Ты не передергивай, мы ни про какие волны не говорили.

— Да-да. — В спор уже включились все, даже служка внимал, развесив уши. — Про волны не говорили. А на спокойной воде любая актуария — галея или акатий — любой торговый парусник догонит на раз-два-три.

— Так-так и любой? — понизив голос, подначил молодой человек. — Видал я пару раз парусник… О! Вы такого никогда не видели!

— Не о том ли кораблике ты говоришь, что заходит иногда в Карфагенскую гавань? — подозрительно прищурился бородач.

— Не знаю, про что ты? — Александр повел плечом. — То судно, которое я как-то видал, несло на себе огромное количество парусов — и прямых, и косых, а мачты его столь высоки, что удивительно, как оно не перевернулось! Клянусь всеми святыми, я был бы не прочь наняться на него матросом!

— А ты смелый парень, как я посмотрю!

— А вы что — трусы?

— Ты кого назвал трусом, а?

И вот тут понеслось! Вполне достаточно было одной фразы… Ввах! Какой-то дюжий детина попытался с ходу заехать Саше кулаком в челюсть.

Да не на того напал. Стал Александр дожидаться, как же — уклонился, выскочил из-за стола и с размаху засветил бросившемуся за ним детине в переносицу.