Александр Архиповец - Вальс Бостон

И не дергаться, не дергаться… Мир Паука этого не любит. Так утверждал Макс Фрай, а я именно ему безоговорочно верю.

Ну, слава Богу! Кажись, потихоньку прихожу в норму…

Закрывать дверь номера не стал: воровать особо нечего. Деньги с собой. А тряпье… – кто на него теперь позарится?

Спустился по отполированным годами ступеням на первый этаж, прошел по гулкому пустому холлу в столовую, напоминавшую рестораны пятидесятых.

Высокие потолки подпирают когда-то белые, слегка потрескавшиеся колонны. В углу – небольшая эстрада. За ней на стене поблекшая от времени мозаика: пышнотелые колхозницы со счаст-ливыми лицами вяжут в снопы золотую пшеницу, с голубых небес ярко сияет солнце коммунизма. Не хватает лишь портрета Отца народов в строгом кителе военного образца со всевидящим взглядом и доброй, но по-отечески строгой улыбкой.

За сервированными столами сидели немногочисленные отдыхающие. Большинство, похоже, успело "принять" поболее моего. Настроение сразу улучшилось.

"Не такой уж горький я пропойца", – помимо воли промурлыкали губы.

Сел на привычное место возле окна. Отсюда хорошо видно не только зал, но и часть двора. Ничего интересного там не происходило.

Таким же обыденным было и меню: гречневый суп с кусочком скороспелого бройлера, порция масла, рисовая каша с "куриной" отбивной, нарезанная ломтиками вареная свекла, два тоненьких кусочка сыра и бурый с непонятным запахом напиток, почему-то гордо называвшийся "кофе". Отдал должное местной кухне: добросовестно поковырялся в предложенных блюдах, отпил несколько глотков мутного пойла и решительно встал.

Проигнорировав тоскливо-зовущий взгляд майора в отставке Гудкова, с которым вчера "беседовали по душам", приливая претензии к злодейке-судьбе изрядным количеством "Nemiroff"-штоф, с озабоченным видом вышел во двор.

На самом же деле – забот никаких! Разве что подняться в номер и накатить еще полстаканчика. Но, проявив чудеса стойкости, решительно отбросил столь соблазнительную мысль и уселся на одну из трех скамеек возле административного корпуса.

Нащупал в кармане пачку "LM". Вдохнул полной грудью насыщенный ароматом хвои воздух. Закашлялся. Бронхит курильщика – закономерный результат. Покрутил в пальцах сигарету, словно сомневаясь: что же делать дальше. Еще раз убедившись, что плоть слаба, щелкнул зажигалкой. Голубой цветок коснулся кончика сигареты.

Паутина опять стянула грудь. В горле возник ком, который я был не в силах проглотить…

"Все-таки крепко влип! Безвольный алкоголик, стремительно качусь вниз, семимильными шагами бегу навстречу бесславной кончине. Ну а смысл бороться? Если не нужен даже себе, – тогда кому? Кому?"

Глубоко затянувшись, поднял глаза к небу. Вдалеке еще виднелся краешек недавно грозной тучи. Простилавшийся за ней молочный шлейф разорвался, стыдливо обнажил голубую небесную плоть. Проглянуло солнышко, сразу потеплело. Как-никак еще лето. Пусть август в нынешнем году больше напоминает середину сентября, но погожие деньки время от времени все-таки балуют пациентов "Лесной отрады". Похоже, и сегодня вечер обещает выдаться на славу…

Через открытые ворота на территорию санатория въехал джип китайского производства. Пусть не столь дорогой, как японские, но… С моей докторской зарплатой – не скопить вовек, даже с помощью благодарных пациентов.

"Да и к чему он мне? Вожу паршиво, прав и вовсе нет… А содержать… – мама дорогая! Один только бензин… Этим, конечно, не в тягость… – "самодостатнi". Папы и мамы не мелко плавают", – думал я, разглядывая приехавших. Юношам лет по двадцать, ну а девчонкам едва исполнилось восемнадцать. У них здесь своя, особая реабилитация. Возможно, приехали навестить родителей? Хотя, вряд ли! Не так одеты, да и ведут себя развязно, шумно. Сразу понятно – вырвались на волю, ошалели…

Окурок обжег пальцы. Оглянулся вокруг и, не найдя урну, затоптал ногой, задвинул под скамейку.

Водитель джипа, коротко стриженый коренастый брюнет в темно-синей с непонятной надписью футболке и потертых джинсах, по-хозяйски похлопал по услужливо оттопыренному задку кокетливо хихикавшую миловидную блондинку. Потом с видом по крайней мере директора санатория, направился в административный корпус.

Другую пару составили щуплый длинноволосый очкарик в спортивных штанах и черной майке с похожей на цветное пятно наколкой на предплечье и полная девица с ярко-рыжими заплетенными во множество мелких косичек волосами. Рубенсовские формы ее нисколько не смущали. Казалось, что широкие бедра вот-вот разорвут потрепанные джинсовые шорты, а объемистая грудь вывалится из растянувшейся до невозможности футболки. К тому же на ней была навешана масса золотых побрякушек. Серьги, браслеты, цепочки, пирсинги – звенели, словно бубенчики на заблудившейся телке.

Очкарик достал из багажника пиво в банках, и троица, хихикая, обсуждая что-то неимоверно веселое, устроилась на соседней скамейке.

"Да, неплохо бы холодного пивка". Решительно встал, направился в буфет.

Как это часто случается: когда чего-то очень хочется, упираешься носом в закрытую дверь. Записка, приколотая кнопкой, ехидно гласила: "Буду завтра с утра".

"Может, сходить к Гудкову? У него пиво должно быть".

Но здравый смысл завопил: "Нет! Снова будет водка, и очень, очень много…"

Паутина затягивалась еще туже. В груди шевельнулся паук. Мохнатые с коготками лапки стали царапать по сердцу – так всегда начинался приступ. Если допустить, чтобы он вонзил свое ядовитое жало, то и вовсе будет скверно. Стало душно. На лбу выступили капельки пота. Достал из кошелька облатку (с некоторых пор с коронаролитиками не расстаюсь), выдавил и проглотил сразу две таблетки. Медленно, еле переставляя ноги, поднялся в номер. Прилег на кровать, вперив взгляд в потолок, рассматривая паутину трещин, глубоко раз за разом дыша.

Паук долго не хотел отпускать – ползал, покусывал, давил, но, слава Богу, на этот раз, жало в ход не пустил. Боль понемногу стихла, руки и ноги потеплели.

Когда за окном начало смеркаться, незаметно задремал.

Проснулся от шабаша, как показалось, устроенного под кроватью мышами. Но тут же понял, что шумят за стеной. Вздохи, ахи, охи, жалобный скрип кровати не оставляли сомнения – резвились новоселы.

Особым ханжеством я не страдаю. Дело, так сказать, молодое. Но выслушивать весь этот концерт не хотелось. Честно говоря, – завидовал. С тех пор, как ушла жена, у меня не было женщины. Да и Марина особой страстностью не отличалась. Наверное, берегла для другого, "настоящего".

Всунул ноги в растоптанные кроссовки и накинув поверх тонкого свитера ветровку, вышел прогуляться в парк. Там, в дальнем углу, на берегу заросшего ивняком и камышом озерца, спряталась полуразрушенная беседка. Идеальное место для уединения. Про-гнать меня отсюда вечерами могли лишь огромные сторожа-комары. Их злобный нрав не в силах усмирить даже импортное средство, предусмотрительно продававшееся в местном аптечном киоске.