Сергей Кутолин - НОВЕЛЛИНО (Опыт рефлексии ситуации)

В тихом омуте черти качаются
на весенней листве голубой,
там надежды живые отчаются
и становятся слезной росой.
В тихом омуте сны отдыхают
и прессуются в зелень веков,
там любовь от мечты усыхает
и теряются песни без слов.
В тихом омуте жизнь побирается,
но по зернышку крупится гнев,
страсти вновь вдруг опять
расстараются и прольется безумья посев, –
окружающим людям маяться,
проживая страстей распев.

Они пожинали плоды революций,
где грозные силы ужасно мели,
и мир становился грознее и круче,
и сонмы знамен из сознаний взошли, –
на них начертания знаков юдоли
и поиски новой несбывшейся доли.
И в левом, и в правом, коричневых маршах
они умирали в порывах бесстрашных,
и всех принимала земля – мастерица,
а мы позабыли их хмурые лица.
И только веселье по жизни кудрявой,
где люди в надежде, любви были правы,
а в новых порывах грехов блуд неведом
но в страсти страстей появляется следом.

Куда – то уносятся души, а Дух
порочит Судьбой человеческий слух,
и Он в океане мирской слепоты
готовит неведомой страсти мечты,
и там, где когда -то землилась Луна,
видна лишь вода океанского дна.
Индийские волны и штиль – океан
во флоре и фауне как сарафан,
он стелется нежностью пенной волны
и в нем расцветают пророчества сны.
В планетно – недвижимой тверди небес
Венера и Марс ускоряют свой всплеск,
и наша Земля эти шорохи слышит
и тайной Судьбы в нас искусственно дышит.

Наш Промысел Божий – осмыслить свой путь, –
событий живое дыханье
и теплое солнце от Мира вдохнуть,
и ропот лесов, и травы трепетанье,
и скоропись дней проявленья души,
где в фактах явлений путь внешний спешит.
Но Промысел Божий наш видит предел,
а солнечный луч зеленел, зеленел…,
но в чисто случайном пылала свобода
в законах из вечности небосвода.
И в том осознании явности буден,
события, факты из Промысла блудят,
а я узнаю их прожитую суть,
и в них я желаю теперь отдохнуть.

В саду одуванчики летом цветут,
и в солнечных бликах день ярок и крут,
повсюду одни зеленя, зеленя
баюкают ритмы текущего дня,
купаются в лужах из летних теней,
а дали синеют от черни полей.
И в сердце больном возникает тот звук
от яркого чувства расплавленных мук, –
то нежность исходит от желтых цветов,
заброшенных жизнью забытых садов.
Там где – то когда – то цвели хризантемы,
любви отмирали забытые темы,
но новые души живых поколений
несли хоровод озабоченных пений.

На моем веку случилось много, –
выходил и я когда – то на балкон, –
в звездопаде месяц – недотрога
ятаганом резал небосклон, –
и кусочно – клетчатой Судьбою
жизнь месила, резала порою.
Но в рассветах звуков голубых,
где заря зеленым появлялась,
в нас жила, кипела и страдалась
сердца боль в объятиях литых
сущностей проявленного века,
где во тьме всей жизни человека
радость Духа нам давала свет,
что живёт во мне так много лет.

Тень ночная выходила на порог, –
жизнь моя там куролесила с избытком,
и события казались свитком,
и секунды лились в водосток,
словно песни светлой лиры
в звёздной звени глупости сатиры.
Стихословие дробилось в капли звуков,
и рождалась новая наука
в той стихими зауми умов,
где встает реальность цепи снов,
и в булгаковской феерии событий
жизнь творит тревогу для открытий,
созерцая верность и покой,
что в нас теплится так чувственно порой.

Соловьиные песни пропели
уже в марте живые ручьи,
а в апреле грачи прилетели
и просеялись солнца лучи
по полям, по лесам, по дорогам,
где гнездятся еще недотроги
серебристо сухие сугробы
самой лунной увесистой пробы, –
только плавятся эти бока, –
Солнце смотрит на всё свысока
и в купелях из солнечных ритмов,
и извечности алгоритмов
нам Земля в излиянье свобод
чертит каждому свой небосвод.

Злонамеренно злея в России всё зло,
евроянки лелеют без русских просторы,
но не ведают то, что над ними взошло
желто – черное солнце грозы и раздора,
где уже колосят генотипы войны
без культур и без памяти чьей – то страны.
Хорохорятся этносы чудных прибалтов,
Украины и Грузии слышатся гвалты,
а в Россию течет иностранцев поток
словно грязных помоев речной водосток.
И уже закипает без этносов мир,
и встает, как чума, бескультурья Сатир,
в генетических войнах рождается страх,
и Земля превращается млечностью в прах.

Зардел березняк в ало-синем закате,
на травы ложилась прохлада Земли,
и в сумрачно – мрачном, но звездном наряде,
гулять по низинам туманы пошли.
Душа остывает, но Дух окрыляет,
нет пагубы в сети чудесной небес,
и движутся Судьбы к предвечности Рая,
как шорохи сна в околдованный лес.
А где – то погибли все гейзеры разом,
и снова являются жертвы Земли, –
как нам охватить всё величие глазом,
где Истина – Бон, чьи объятия дли.
Не в этой ли Космоса бели явленье, –
есть чудо, и правда, и смысл, и спасенье?

Под чтение Псалтыри
Земля не спит, а Пасху дверит,
коль Бог Земле опять поверит, –
Она есть Центр из вечной Были,
где оживает и порок,
и счастье смотрится как Рок.
А счастья теплятся плоды, –
никто не хочет сам беды,
и только жизнь – водоворот,
скрепляет новый поворот.
И вот уже движенье мук
даёт уверенность. И звук
в отдельной тверди бытия,
кружит как логика своя.