Евгений Токтаев - Пес и волчица

"Что я здесь делаю?"

Этот вопрос, еще совсем недавно совершенно невозможный для него, осознанно выбравшего военную стезю, теперь жег мозг каждый день.

Служи, Квинт, исполняй свой долг.

"Да какой долг? Кому я чего должен?"

День и ночь стоит перед глазами картина той бойни в пограничной деревне. Головы, подвязанные к попонам рослых кельтских лошадей. Он всегда отличался впечатлительностью, с раннего детства. Легко мог, к примеру, дорисовать человеческие черты замшелому пню, превратив его в прилегшего отдохнуть козлоногого сатира, чудо лесное. Однако богатое воображение вполне мирно уживалось в нем с холодной головой. Окружающие плохо знали младшего отпрыска семьи Северов. Даже для его собственных родителей было бы откровением узнать, каков внутренний мир их немногословного сдержанного сына. Это внешнее хладнокровие нравилось Серторию и он сразу стал выделять молодого трибуна из компании нацепивших доспехи мальчишек, только вчера оторвавшихся от титьки.

Квинт насмотрелся на смерть и кровь, тем удивительнее было его нынешнее состояние. Впрочем, вовсе не глаза мертвецов мешали ему спокойно спать, а ощущение бессмысленности происходящего. Зачем Республике эти гниющие соломенные крыши, когда мир балансирует на краю пропасти? Север понятия не имел, где сейчас Фимбрия, что он делает, но только круглый дурак в нынешней ситуации не поставил бы на Суллу.

"Консул сместит Суллу".

"Это заблуждение, сын. Даже больше — это ошибка и она может стать роковой!"

Сердце замирает при мысли о том, что же будет дальше. К гадалке не ходить — Сулла со своими закаленными ветеранами высадится в Италии. Гражданская война. А он, Квинт Север, сгниет в этих диких горах.

"Мы предотвратим гражданскую войну".

Бесславный конец глупого самоуверенного мальчишки.

"Что я здесь делаю?"

И все же он продолжал честно и ответственно исполнять свой долг, по привычке, настолько глубоко укоренившейся, что она заменила собой часть сознания, по краю которого, время от времени, все чаще, пробегала мысль:

"Надо бы выбираться отсюда".

Дороги, ведущие к Браддаве, меньше чем за месяц превратились в реки грязи, перемешанной солдатскими калигами, конскими копытами, тележными колесами. Не пройти, не проехать. Перспектива очередной вылазки за пределы стен порождает ропот в солдатских рядах. Наружу никто не хочет, все жмутся поближе к печкам, стонут и ноют. Дисциплина падает. Уже сбежало двое одрисов, ни одного не поймали. Они хоть и не местные, но в здешних горах все равно ориентируются гораздо лучше римлян, которые лишний раз боятся нос высунуть за пределы крепости. А тут еще Злой Фракиец, будь он неладен.

Последний беспокоил Квинта особенно, ибо при каждом его появлении в груди центуриона возникало смутно знакомое ощущение растекающегося по жилам огня. Как тогда, в Адрамиттионе... Север об этом никому не рассказывал, однако пытался поймать варвара с таким рвением, что легионеры по углам шептались:

— Юпитер, защити от этого безумца. Носимся по горам, как угорелые, по уши в говне. Этак к Орку на огонек забежим и не заметим.

— Дался ему этот Злой Фракиец...

— Выслуживается, может?

— Похоже на то. Он же трибуном был, а тут в центурионах прозябает. Кому такое понравится?

Роптали даже те, кто уже успел зауважать командира, а все потому, что солдаты — не дураки. Слышали, чтобы кто-нибудь смог поймать призрака? То-то. А этот ловит...

Ублюдок за месяц отправил к праотцам почти тридцать солдат, по одному в день, выходит. Стрела из кустов — труп. В основном стрелами бьют, двоим горло перерезали. И ведь до сих пор никто его не видел. Любого варвара в пору подозревать. Да те и не пытаются ласково смотреть, глядят исподлобья, хоть всех их на кресты прибивай, начиная от мальчишек. Квинт уже отнимал у одного самодельный лук. Простой, слабосильный, а с десяти шагов в незащищенную спину пустят стрелу, даже без наконечника, заточенный прут, на костре отожжённый, да с оперением, держащимся на соплях — мало не покажется. Радуйся, Перевозчик.

Гоняясь за Злым Фракийцем, Квинт старался не обижать селян, не провоцировать. Сложно было добывать продовольствие. Коматы при виде обчищаемых амбаров, не скрывали ненависти. Квинт и здесь пытался действовать, как можно мягче. Не помогало. Даже пузатые беременные бабы волчицами смотрели.

"Глядят волчицы на волчицу. Ждут, у которой первой начнут зубы сыпаться", — скалился Марк Аттий, командир третьей центурии. Только у него одного, похоже, осталось настроение шутки шутить. Правда, они с каждым днем все злее. Утренние построения Аттий начинал с одной и той же фразы в небольших вариациях:

— Здорово, лешаки! Сколько мха на ногах за ночь наросло? Как там у тебя, Нумерий, конец еще не сгнил? Когда отвалится, скажи. Я его в местной бормотухе замариную и потом своей бабе в Клузии покажу. Она такого длинного отродясь не видела.

— Так это, что же, командир? — прозвучал голос из второй шеренги, — у тебя короче что ли?

Несколько смелых дураков прыснули, большинство сдержалось, кривясь и таращась на собственные грязные, синие от холода пальцы, торчащие из калиг.

Аттий свирепо посмотрел на смешливых и с расстановкой произнес:

— Короче. Но толще. Потому, весельчаки, разрабатывайте пока дыру себе.

— Может тебе бабу, командир? — плаксивым голосом притворно простонал солдат с другого края, — ты скажи, мы мигом найдем! До Клузия когда еще доберешься?

— У меня в каждой деревне Клузий! — осклабился центурион.

Ни ему, ни солдатам жениться до окончания службы не позволялось. Впрочем, никому не запрещалось заводить подружек без обязательств. Не в походе, конечно.

— Эх... — завистливо вздохнул еще один легионер, стоявший в первой шеренге, и почесал в паху.

Аттий, начальник гарнизона Браддавы, обвел взглядом солдат.

— Доложить!

Из строя выскочил опцион.

— Третья центурия. По списку семьдесят три человека, больных шестеро, за ночь умер один, в караулах десять.

Шагнул вперед Барбат.

— Шестая центурия. По списку семьдесят шесть человек, больных четверо, в караулах десять.

Следом отчитался опцион, временно исполнявший обязанности командира ауксиллариев-фракийцев, коих в гарнизоне Браддавы числилось около пятидесяти человек. Теперь уже меньше, чем в начале, спасибо Злому Фракийцу.

— Жалобы есть? — спросил Аттий.

— Холодно! Ноги мерзнут!

— А у меня хер вообще в прыщ превратился и льдом покрывается!

Легионеры захохотали, даже Север, стоявший позади Аттия, не сдержался. Командир гарнизона тоже растянул, улыбку до ушей и скомандовал:

— Все, кому холодно, три шага вперед!

Из строя неуверенно вышли восемь человек.