Валерий Елманов - Крест и посох

— Опусти!

Епифан бережно опустил Константина и, не оборачиваясь, сокрушенно пробасил двум черным теням, безмолвно выросшим за его спиной:

— Совсем, стало быть, князю нашему худо. Почитай, токмо губы и обмакнул.

— Можа, я к баклажке прилажусь? У меня лучше получится, — прохрипела одна из теней.

— Можа, и лучше, Изибор, да токмо, окромя князя, я меду никому не дам. Теперь душа у него не возжелала, а можа, после, к утру, захочет и что тогда?

— А дотянет ли он до утра? — хмуро поинтересовалась высоким, тонким голосом вторая тень. — Вон скока руды потерял, пока повязку не наложили.

Епифан круто повернулся к говорившему и, крякнув, что есть силы въехал ему кулаком в челюсть. Тот, отлетев в сторону, немедленно заскулил чуть ли не по-детски:

— Ты что, ты что?.. Я ж так…

— Ну и я… так, — буркнул Епифан.

В нерешительности почесывая кулак, он сделал было пару шагов к лежащему, но тот принялся столь проворно отползать от грозного бородача, что стременной только хмыкнул и остановился.

— Стало быть, боле не хошь? — презрительно поинтересовался он напоследок.

— И так уж чуть скулу не своротил, — плачуще отозвался обладатель высокого голоса. — Куда ж боле.

— Так это ж я с шуйцы приложился, вполсилы, — пояснил Епифан неразумному. — Стало быть, можно и поболе отвесить. Ну да ладно. Неча тут разлеживаться. Лучше костерок запали. И ты, Изибор, подсоби ему.

— Ты погоди с костерком-то, Епифан, — возразил Изибор, настороженно оглядываясь вокруг. — Для начала глянь-ка по сторонам.

— Ну? — непонимающе откликнулся стременной.

— Что, вовсе ничего не чуешь? А я так вмиг неладное узрел, едва только мы тут очутились. В заповедной Перуновой дубраве мы.

— Вот те и раз! — охнул Епифан. — Да еще в самый Перунов день. Ты куда же, нехристь, нас приволок?! — повернулся он к Гремиславу, как раз появившемуся на полянке.

— Зато воев Глебовых сюда калачом не заманишь, — откликнулся тот равнодушно. — Да и нет тут никого. К тому ж супротив острого меча ни одна ворожба не вытянет.

— И впрямь говорят, Гремислав, что у тебя в душе ни в Христа, ни в Перуна веры нет, — то ли восхищенно, то ли с осуждением заметил обладатель высокого голоса, Афонька.

— Коли кому делать нечего, так пусть себе языки точат, — небрежно отмахнулся Гремислав. — А про кострище ты верно приметил, Епифан. Конечно, руда у князя уже не бежит, но прижечь ее все одно надобно, так что без огня нам не обойтись. Давай, Афонька, берись за дело.

— А волхв? — с опаской переспросил лучник. — Ну как осерчает, что мы самовольно, без его дозволения тут хозяйничаем? Он ведь в своих владениях и так в большой силе, а сегодня, в Перунов день, так и вовсе.

— С ним даже князь Глеб совладать не сумел. Ты вспомни, Гремислав, какая гроза разразилась, когда он два года назад, по просьбе епископа Арсения, смердов с топорами прислал, чтобы все дубы тут под корень посрубать? С домов крыши посносило, а терем княжеский в Рязани аж в трех местах полыхнул, — поддакнул Изибор.

— Сказал же я, что нет тут никого, — успокоил заробевших дружинников Гремислав.

— А не углядят вои Глебовы? — нашел новый повод для беспокойства лучник.

— А это уже все равно, углядят или нет, — мрачно заметил Гремислав. — Даже и нам все равно, а уж князю и вовсе.

— Чего? — грозно спросил Епифан.

— А того, — зло огрызнулся Гремислав. — Ты глянь-ка сам на его рану. И неча тут ручищами своими пред моей рожей махать. Зри, сколь руды из князя вытекло. Если бы ведьмачка рядом была, глядишь, и смогла б его излечить, а теперь что тут сделаешь? К тому ж хоть от погони мы и оторвались, но до Ожска нам с ним не пройти ни конными, ни пешими. Неужто сам не ведаешь, что дубрава эта куда ближе к Рязани стольной? Стало быть, вои Глебовы все равно на нас выйдут.

— Можа, выйдут, а можа, и сторонкой обойдут, — примирительно пробасил Епифан.

— Ежели и обойдут, так токмо ныне, в запале, — поправил Гремислав. — А вот денек-другой погодя все одно учуют и загонят, аки зверей диких. Так что ежели и отдаст князь к утру богу душу, то, может, оно для него и лучшее будет. Все одно, коль он братцу в лапы угодит, тот ее и так на небеса отправит, да еще и с мученьями. И хошь мы все вчетвером удавимся тут, князю нашему от того не полегчает. Вот и весь мой тебе сказ.

Всю эту беседу Константин, лежащий неподвижно, выслушал с закрытыми глазами, но, когда в нее вмешался еще один голос, на этот раз вовсе ему незнакомый, он вновь их открыл и обомлел.

Посреди небольшой полянки, на которой они находились, стоял высокий старик.

Роскошная седая борода ползла у него по груди, постепенно истончаясь и заканчиваясь аж где-то ниже живота. Белые и длинные — до самых плеч — волосы на голове охватывала широкая налобная повязка.

Одежда тоже соответствовала. Длинная белая рубаха, нарядно расшитая на вороте и плечах, спускалась до щиколоток. Ниже виднелись добротные лапти желтого лыка. В правой руке старик держал увесистый посох с резной рукоятью.

«В точности как в книжках», — подумал Константин и тут же ему вдруг вспомнился давний сосед по купе.

Ну точно! И как это он сразу его не признал.

«Получается, я все провалил, — решил он. — Впрочем, этого и следовало ожидать. Наверное, кто-то из погибших князей, а может быть, и не один, и были теми неизвестными людьми, которых я должен был спасти. Должен, но не…»

Единственное, что было непонятно, так это то, почему Алексей Владимирович не обращает на него, Костю, ни малейшего внимания. Казалось бы, какое ему дело до стременного, до Гремислава и прочих дружинников, ан не тут-то было.

— Ишь ты, удавятся они, — заметил его сосед по купе, сурово хмуря седые кустистые брови. — Будто не ведают, что не след в святой дубраве руки на себя накладывать. За такое и после смерти взыщется.

Голос у него был низкий, глубокий, но очень чистый и сочный.

— Вот дьявол. Откуда он вынырнул-то? — оторопело выдохнул Изибор.

— А ты, Гремислав, сказывал, что нет никого кругом, — пискнул Афонька, торопливо отступая за спины товарищей и быстро крестясь.

Епифан молчал, шумно сопя и настороженно разглядывая старика.

— А я думаю, что не дьявол он и не святой, — недобро прищурился Гремислав и медленно потянул меч из ножен. — Мнится мне, будто волхв это к нам в гости пожаловал, да не простой, а сам Всевед. — Блеснув лезвием меча, он решительно шагнул к старику, яростно оскалив зубы. — Дозволяю помолиться в последний раз, старче. Хоть Перуну, хоть еще кому из идолов твоих поганых.

Однако зарубить старика ему не позволил Епифан, хранящий до сего момента молчание.

Он решительно остановил руку Гремислава и, видя, что тот еще порывается высвободить ее из медвежьей хватки, грозно рявкнул на дружинника: