Валерий Елманов - Крест и посох

Пауза длилась не менее минуты — один пытался набрать в грудь побольше воздуха, что у него никак не получалось, а другой озадаченно таращился на лежащего.

Первым прервал молчание Всевед.

— Оное у тебя откель? — спросил он, бесцеремонно ткнув пальцем.

Константин недоуменно нахмурился, но потом его осенило.

Оберег.

Он же как надел его, так ни разу и не снимал, даже в бане.

Непонятно только, почему эта вещица так заинтересовала волхва и откуда она ему знакома, хотя да — медальон-то языческий, и делали его, судя по словам Доброгневы, эти, как их там, Мертвые волхвы.

— От девушки одной, — пояснил он.

— Ишь ты, — покрутил головой старик. — Одно мне дивно — яко он тебя доселе не изничтожил. Али очи меня подводят, и он… — Не договорив, волхв вновь протянул руку и стал бережно водить над оберегом ладонью.

И вновь наступила пауза, которую первым опять прервал Всевед. Он встал и, угрожающе нацелившись посохом в грудь Константина, повелительно приказал:

— Сказывай яко на духу — с мертвой содрал, али сам ее в навь [35] Один из миров у древних славян, куда отправляются души людей после смерти. спровадил, ибо живой она бы его тебе нипочем не отдала.

«Она — это бабка или внучка?» — не понял Константин и возмутился.

Эдакий зловредный стариканище ему попался! Так он вообще на него все грехи мира повесит. Вообще-то наплевать, но все равно обидно.

Ладно там словенки. Их хоть его двойник мучил, а уж тут…

— Сдурел ты, старый! — От негодования у него даже голос получился громче прежнего, пусть тихий, но уже не шепот. — Если ты о бабке, то она его не мне, а внучке своей отдала, а уж та мне, как… брату названому.

— Внучке? — озадаченно переспросил Всевед и потребовал: — А теперь возложи свой перст на него да далее сказывай. И не мешкай! — поторопил он, ехидно добавив: — Чтой-то худо мне верится, будто внука Снежаны эдакого нелюдя в братья названые взяла. Разве ты у ей хитростью выманил, тогда конечно.

— А вот и взяла, — упрямо заявил Константин, с удивлением заметив, что стоило ему приложить палец к оберегу, как дышать сразу стало легче.

Ненамного, конечно, но все-таки. Во всяком случае, воздуха вполне хватало на одну полноценную фразу, даже если она не очень короткая.

Правда, было чуть непонятно, каким боком тут неведомая Снежана, о которой говорил волхв, поскольку Константин точно помнил, что Доброгнева, рассказывая о своей бабке, упоминала совсем другое имя.

Мария? Вроде нет. Марьяна? Тоже не то. Ах да, вспомнил.

— А может, мы с тобой о разных бабках говорим? — усомнился он. — Мою, то есть которая бабкой Доброгневы была, Марфой звали.

— То она сама себя так прозывала, чтоб на крестильное похоже, — равнодушно отмахнулся Всевед, но осекся и с еще большим недоумением воззрился на лежащего. — Так ты и подлинное имечко внуки ее ведаешь? Неужто и ее в наложницы поял?!

— Лечила она меня, — пояснил Константин. — Да и потом пару раз жизнь спасла. — И усмехнулся, вспомнив и повторив вслух: — Сестра Милосерда.

— Странно мне от тебя таковское слышать, — удивленно покачал головой волхв. — И ведь правду сказываешь, ни единым словцом покамест не солгал. А что ж ты тогда с девками-словенками так обошелся?

— Еще раз говорю — не я это был, а мой двойник, — терпеливо пояснил Константин. — Его душа в этом теле пребывала, а уж потом я в него вселился. Точнее, вселили, — поправился он и торопливо, пока еще были силы, закончил: — Знаю, что все равно не поверишь, но я за всю жизнь ни одной женщины силой не брал. А за такое, что он учинил, сам бы убивал на месте. Прав ты, нелюди это.

— Близнец, стало быть, — недоверчиво усмехнулся волхв, но, переведя взгляд на оберег, вздрогнул и отшатнулся. — Да что ж это такое-то?! — чуть не плача взмолился он. — Почто терпишь-то?! Ведь явная ложь, а ты эвон?! Али ты вовсе своей силы лишился?! — Он вновь склонился над лежащим, аккуратно убрал его палец с медальона и еще раз поводил над ним открытой ладонью. — Да нет, есть в нем сила, — пожал плечами волхв. — Токмо все одно — безлепица выходит. — И, посуровев, властно велел: — А ну-ка в очи мои зри не отворачиваясь!

И стариковские зеленые глаза испытующе впились в княжьи, буравчиками проникая все дальше и дальше, в самую сердцевину мозга.

Сколько времени это длилось, Константин сказать бы не смог, однако честно продолжал смотреть, пока силы окончательно не оставили его и тяжелые, словно налитые свинцом веки вопреки его воле не закрылись, торжествуя победу, и уже не было мочи сопротивляться этому натиску.

— Неужто правду сказал? — сквозь наползающий смертный сон еще услышал он растерянный голос волхва, но тут сознание окончательно отказалось ему служить, и он погрузился в темноту.

Спустя некоторое время Костя вновь ненадолго пришел в себя и увидел волхва, сосредоточенно помешивающего что-то в котелке, висящем над огнем костра, весело облизывающего его стенки.

Словно почувствовав на себе княжеский взгляд, старик почти в тот же миг повернулся к раненому и буркнул:

— Лежи себе да шевельнуться не удумай. Сейчас тебе полегчает.

— Ты вот что… — медленно проговорил Константин, с усилием ворочая одеревеневшим языком.

Он уже не чувствовал ни губ, ни всего своего тела.

«Зато хоть перед смертью ничего не болит», — порадовался он по старой привычке автоматически искать и находить хоть что-то приятное в самых гадких ситуациях.

— Ты слушай меня, — продолжил он, отчаянно борясь с непослушным языком. — Коль я и впрямь так плох, то ты не жди рассвета. Сейчас уходи да спрячься как следует. Они придут, увидят, что я мертв, и тебя искать станут. Не хочу, чтоб тебя безвинно… — Он не смог договорить.

Силенок оставалось только на то, чтобы не дать глазам закрыться. Да и то, как он понимал, хватит их лишь на минуту-две, если не меньше, а как хотелось сказать еще и про то, что главная опасность грозит волхву даже не пасть от рук его дружинников, но погибнуть от Хлада, ибо кровь Константином пролита, а потому и появления этого страшного существа можно ожидать с минуты на минуту.

— Ты стерегись не… — еще выдавил он кое-как, но дальше язык отказался слушаться, да и рот почему-то не захотел больше открываться.

Волхв меж тем перестал помешивать свое варево, не отрывая глаз от князя, подошел к нему вплотную и занес над ним свой резной посох.

Будучи не особенно толстым — сантиметра три-четыре в диаметре, никак не более, — он производил впечатление чего-то непомерно могучего и… воинственного.

Сами узоры, которые в своем хитросплетении тесно обвивали посох и устремлялись по тугой крутой спирали сверху вниз, хищными зигзагами неуловимо напоминали то ли копья, то ли стрелы, то ли молнии.