Нил Стивенсон - Движение

Люди, сидящие под зонтами и навесами на Большом причале, не оценили красот и достоинств «Благоразумия», а некоторые даже вылезли под дождь и замахали руками — не надо, мол, сюда приставать. По большей части это были лодочники, которые опасались, что громоздкий баркас загородит половину причала и создаст им помехи на неопределённое время. Они успели высказать всё, что думают, словами и жестами, пока гребцы мистера Орни преодолевали течение со скоростью неторопливого пешехода. Однако тут на причале появился человек, который превосходил лодочников и ростом, и шириной плеч; он несколько раз прошёл по краю пирса, останавливаясь поговорить с каждым из недовольных. Все беседы были коротки и заканчивались одинаково: возмущённые лодочники поворачивали и уходили под мост. К тому времени как «Благоразумие» подошло настолько, что Орни смог бросить швартов, только этот рослый малый и остался на пристани. Он поймал трос, трижды обмотал вокруг швартовой тумбы и потянул, так что «Благоразумие», разом сократив оставшиеся футы, ударилось о причал.

— Осторожно, зазор, — предупредил Сатурн.

Пассажиры вняли его словам и, шагнув через щель между бортом и пристанью, благополучно оказались на берегу. Орни отправил «Благоразумие» в Ротерхит, и Сатурн повёл членов клуба по каменному козырьку к лестнице, то ли недостроенной, то ли бестолково ремонтируемой. Они поднялись на полусогнутых, балансируя руками, как пьяные на льду. Лестница вывела их в верхний мир моста: обычную лондонскую улицу, только висящую в воздухе на каменных сваях. Слева улица ныряла под арку старинной церкви, перегораживающей мост, справа начинался противопожарный разрыв, именуемый Площадью. Вслед за Сатурном пассажиры «Благоразумия» повернули спиной к ней и Лондону и двинулись на юг, как будто хотели осмотреть Бимбар-яму с улицы. Однако гораздо раньше — менее чем в сотне шагов за церковью — Сатурн боком втиснулся в средневековый дверной проём, такой узкий, что прямо бы он туда не прошёл. Над входом красовалась деревянная платформа размером с кухонную доску, насаженная на мачту; от неё отходили миниатюрные ванты из пеньки, изрядно подгнившие от непогоды и частично растащенные птицами на строительство гнёзд. На платформе стояла фигурка матроса с чаркой грога в руке; ниже для грамотных посетителей было намалёвано название трактира: «Грот-салинг».

Следом за Сатурном члены клуба вошли в помещение, пол которого был усыпан плетями хмеля для придания воздуху свежести (мера, надо сказать, не помогла). Немногочисленные посетители (человек шесть) сидели вдоль стен, как будто в центре трактира разорвалась граната, и их разметало по сторонам. Это были не матросы (потому что обутые) и не капитаны (потому что без париков). Видимо, в «Грот-салинге» собирался средний класс обитателей моста: шкипера, лодочники, извозчики и тому подобный люд. Все разговоры сразу умолкли, все взгляды устремились на вошедших. Трактирщик кивнул им из-за своего бастиона в углу. Члены клуба, не зная, что наплёл хозяину Сатурн, отвечали кивками и невнятным мычанием. Дверь в дальнем конце помещения вела на крутую тёмную лестницу, не нуждавшуюся в перилах: чтобы не упасть, довольно было расправить плечи, упереться ими в стены и глубоко вдохнуть. Сатурн как-то сумел её преодолеть и через ещё одну узкую дверь протиснулся в комнату.

Впрочем, члены клуба, вошедшие за ним, увидели сперва не комнату, а то, на что смотрели её окна: Лондонскую гавань, которая выглядела запруженной древесным сором, так много здесь было судов всех размеров и форм. На «Благоразумии» они почти полдня лавировали среди этого скопления, иными словами, были его частью и могли бы привыкнуть. Однако сверху, через частый оконный переплёт, картина представала совершенно иной: множество судов, каждое из которых по-своему загружалось, разгружалось, конопатилось, смолилось, красилось, ремонтировалось, драилось, покачивалось на воде под проливным дождём — казались выставленными на обозрение клубу, словно некий деспот, одержимый страстью к морской живописи, приказал вырубить все леса в государстве и забрать всех подданных в матросы, дабы написать с натуры эпическое полотно.

Пол в комнате был просто изнанкой трактирного потолка; в широкие щели между досками проникали полосы света и фумаролы табачного дыма.

Сильно удивила членов клуба соломенная кровля — в послепожарном Лондоне таких уже не осталось. Все некоторое время смотрели, разинув рот и словно говоря: «Да, я слыхал, что когда- то мы строили убежища из травы».

Здания на Лондонском мосту возводили методом проб и ошибок. Хозяева расширяли свои дома, надёжные в том смысле, что они до сих пор не рухнули, достраивая помещения над водой на карнизах, удерживаемых наклонными опорами. То была стадия проб. На стадии ошибок пристройки падали в Темзу: недели через две их выбрасывало волнами на побережье Фландрии, иногда вместе с мебелью и утопленниками. Те, что не падали, заселялись; со временем к ним лепили следующие. В итоге этих бесчисленных итераций мост за столетие разросся вширь, насколько позволяли Божьи законы и людская изобретательность.

Даниель, пройдя по шатким доскам в восточную часть комнаты, оказался с трёх сторон зажат окнами. Когда-то здесь был экспериментальный балкон; после того, как он простоял несколько лет, его застеклили. Словно творог на сите, Даниель висел над Темзой, удерживаемый лишь редкими досками примерно в палец толщиной. Сквозь щели он видел, как бурлит у опоры вода. На миг накатило головокружение — вечный бич Гука. Переборов слабость, Даниель посмотрел в сторону Саутуорка и довольно быстро нашёл Бимбар-яму: до её почерневшего кирпичного фасада было не больше двухсот ярдов. Для удобства наблюдений кто-то оставил на подоконнике подзорную трубу и вынул один стеклянный ромбик переплёта.

— Любуйтесь, — произнёс новый голос. — Труба не хуже, чем у вас в Королевском обществе.

Даниель обернулся и увидел Шона Партри: тот сидел в дальнем углу комнаты, по-турецки скрестив ноги, обложенный железяками, и набивал трубку.

Даниель взял трубу, раздвинул на всю длину и примостил широким концом в нижний угол вынутого ромба, куда всё тот же заботливый человек заранее положил тряпицу. Таким образом, труба фиксировалась плотно, а у Даниеля оставалась возможность немного поворачивать узкий конец. Он приложил глаз к окуляру и, наведя на резкость, увидел увеличенные окна верхнего этажа Бимбар-ямы. Некоторые были заколочены или завешены обрывками парусины, одно стояло выбитое. За ним виднелись половицы нежилой комнаты, испещрённые белыми звёздами птичьего помёта.

— Смотреть особенно не на что, — признал Партри. — Мистер Нокмилдаун не любит соглядатаев.