Андрей Дай - Поводырь в опале

«Нескладный, но такой милый братик мужа нашей с вами, Герман, госпожи, передавал вам заверения в своей дружбе, и известия, что был недавно на охоте, где опробовал так милое вам иностранное оружие. Жаловался лишь, что не хватало знаменитых северных собак, о которых вы умеете так ярко рассказывать».

Вот я дурень!!! Я же царю сибирских лаек обещал! Это, по нынешним нравам, куда лучше толстенного тома всеподданнейшего отчета будет. Собак-то царь непременно заметит!

Еще раз глянул на изображение девушки с удивительными глазами. В этот раз, чтоб попытаться разглядеть в этом, в общем-то, простом, так непохожем на записных великосветских красавиц, лице признаки будущей императрицы. Правительницы, если и не всего государства, то двора и сподвижников — точно. За такой короткий срок так хорошо изучить нюансы придворной суеты, свекра и начать понемногу вмешиваться в расстановку сил, это не каждой дано.

«Вы не перестаете меня удивлять, сударь. Сейчас, слушая рассказы о вас от моей госпожи, и ее новых родственников, я стала сомневаться, так ли хорошо мне известен этот господин, — похоже, авторство только этой части письма и принадлежало собственно Наденьке. И, как я надеялся, не содержало какого-то скрытого смысла. — Поверьте, Герман, я действительно сожалею, что не нашлось времени нам поговорить о том, чем в действительности вы были заняты в Петербурге. Если даже с чужих слов ваша жизнь представляется такой захватывающей и полной удивительными событиями, что же могла я услышать, прямо из ваших уст?»

Ха! Я прямо вижу эту картину!

— Что же милая Надежда Ивановна не рассказывает нам, как поживает ее жених? — скучающим тоном, спрашивает Великая княгиня Мария Федоровна. — Неужто этот отважный господин ничем больше не успел отличиться? Признайтесь, душечка. Он ведь пишет вам о своих делах?

— Мы в некотором роде в ссоре, Ваше Императорское Высочество, — лепечет мадмуазель Якобсон. — И оттого Герман Густавович не часто радует меня вестями из своей Сибири.

— Да? — разочаровано тянет Дагмар. — Очень жаль, что вы все еще не нашли в себе смелости писать ему первой. Ваш жених весьма интересный господин. Было бы занимательно узнать о его новых свершениях с ваших, милая, слов.

Вот и вся разгадка этого, неожиданно проснувшегося ко мне, интереса госпожи Якобсон. Датская принцесса была бы не против узнавать новости из моего края не только из моих сообщений и писем ее мужу, но и из, так сказать, неформального источника. А для Наденьки — заинтересованность принцессы, как красная тряпка… гм… как новое платье на сопернице. Как это? Она что-то разглядела в сибирском затворнике, а я нет?!

«Я нынче молилась за вас, Герман. Моя госпожа иногда дозволяет мне ездить в Питеркирху. Она сказала, в вашем положении, не помешает заступничество Всевышнего. Молитесь и вы, сударь. И забудем на том нашу небольшую размолвку».

Да я разве против? Тем более что, спинным мозгом чувствую — от свадьбы нам с тобой, Наденька, не отвертеться. А значит — и от моей поездки в столицу. Что-то слабо мне верится, что ты, аки жена декабриста, решишься приехать ко мне в Тмутаракань.

А вот с молитвами все сложнее. С туземным пастором у меня все как-то нормального контакта наладиться не может. Особенно, после того, как я узнал о его, как бы, приработке в Третьей канцелярии. Благо, в моей сегодняшней Сибири сам черт ногу сломит с религиями. Томск — вроде деревня деревней. Все друг друга знают, и большинство друг другу родственники. А кого только нет! Об обычных православных я даже не говорю — их, конечно же, большинство. Пара сотен лютеран и с полтысячи католиков, но это тоже вполне признаваемые государством, уважаемые религии. Масульман, особенно татар в Заисточье, тоже полно. И мечеть имеется. А вот дальше начинаются прямо чудеса.

Иудаизм официально не приветствуется. Евреи сильно ограничены в правах. Но, тем не менее, синагога в городе имеется, а из десятка богатейших людей губернской столицы — пара точно евреи.

А вот староверов, как бы, вовсе не существует. Соответственно и православной, старообрядческого толка, церкви быть не может. Однако Успенский молельный дом есть, а на службы иногда приезжает епископ «Тобольский и всея Сибири» Саватий. И купцов из чалдонов тоже полно. Как бы — не половина. Живут себе, дела делают и жизни радуются. Время от времени в фонд Гинтару деньги носят. Это Стоцкий таким образом с них денежный штраф по екатерининскому закону «О нарушении религиозных традиций» собирает. А сколько других прочих сект и течений, о том даже моему другу и полицмейстеру неведомо. Слышал только о существовании каких-то «каменщиков», «часовщиков», «беспоповцев» и прочих. Так что я, кирху ни разу не посетивший, в этом котле с кипящей кашей попросту потерялся.

И тут, кстати, без слухов не обошлось. Зазвал меня очередной раз к себе на ужин Иван Дмитриевич Асташев. Я думал — успехами нашего банка станет интересоваться, а он чуть ли не с порога пенять стал, чего это я, дескать, староверов привечаю, а с епископом Томским и Семипалатинским Виталием до сих пор повстречаться не удосужился?!

— Какие еще старообрядцы, Иван Дмитриевич?! Побойтесь Бога! — взмолился я. — У меня к ночи пальцы от пера скрючивает. Дел столько, что разогнуть спину некогда, а вы о ерунде какой-то…

— А это вы, батенька, зря! — блин! Ну как же он похож на Владимира Ильича! Чуточку подстричь, бородку добавить — и на броневик. — Знали бы вы, какие нынче слухи поползли. Болтают, что вы, оттого на достройку собора еще томичей не сподвигли, что к чалдонам переметнуться хотите. Мальца того помните ли? Сеньку Тыркова, что своими копейками нам плебисцит, прости Господи, закончил?

— Ну конечно помню. С ним-то у меня чего? Только не говорите, будто молва называет этого мальчишку моим внебрачным сыном…

— Да не удивлюсь, Герман Густавович, — засмеялся миллионер. — Ничуть, знаете ли, не удивлюсь.

— Полно вам, — я тоже хихикнул. — Как я успел-то. Я в губернии-то едва полтора года как.

— А ведь и верно, сударь, — вдруг стал серьезным Асташев. — А я ведь вас давно уже в приходимцах не числю. Да и прочие сибиряки, верно, тоже.

— Как вы сказали? В ком, Иван Дмитриевич?

— Что ж вы, молодой человек, столько для края нашего сделали, а как мы присланных их столиц никчемных чиновников зовем, и не ведаете? Приходимцами их сибирцы кличут. Это вроде…

— Да я догадался уже, — засмеялся я. — А меня, значит, из их числа уже вычеркнули?

— Как есть, — охотно поддержал мое веселье золотопромышленник. — Оттого и забочусь о вас, что много вы полезного сделали, и, даст Господь, еще сделаете. И только глупых домыслов да обвинений в потворстве беспоповцам нам с вами, Герман, не хватает.