Григорий Рожков - Американец. Неравный бой

– Ох, льстец! И хитрец! Я его благодарить пришла, а он меня своей благодарностью переиграл. У-у-у-ух! – Рузанкова уже просто грозит кулаком, не бьет, а Елена с Маргаритой подхихикивают в дверях. – Я ведь знаю, что ты тоже в некотором роде… летчик. Известно мне о твоих славных похождениях в качестве бортстрелка. И о том, что наградили тебя Крестом Летных Заслуг за три сбитых «Фокке-Вульфа». Не понимаю только, как ты в самолете оказался, но это дело второе. Я вот к чему веду… – Капитан склоняется поближе и заговорщическим тоном говорит: – Надоест по земле бегать, в небо потянет – обращайся. Ты не думай, у меня в штабе вашей американской авиации есть знакомые, так что все будет о’кей. Опытные и везучие летчики всегда нужны. Я не шучу и говорю все серьезно.

– Спасибо за предложение, но мне пока что земля под ногами роднее. Но предложение буду держать в уме, не думайте, что я отказался. – Неожиданно, конечно, но чего уж там. А вдруг во мне проснется летчик! Мне ведь предлагали выбирать дальнейший путь, вот и перевыберу – пойду в авиацию. Но уж точно не сейчас.

– Ну, смотри. Ладно. Пойдем мы. – Капитан встала и, надев фуражку, собралась было уходить. – Чуть не забыла. Это тебе, лейтенант. На память. – И протягивает вытащенный из кармана халата небольшой сверточек. – Ну, бывай!

– До свиданья, – пролепетал я вослед ушедшим посетителям и осторожно развернул бумажный сверточек. Внутри – маленький металлический самолетик. Зелененький И-16 с ярко-красными звездочками на крыльях и языками пламени на капоте. Красивая модель, приятная такая. О, а на самой обертке что-то написано. Ага, адреса полевой почты Рузанковой. Х-ха!

– М-да, Пауэлл… – Я вздрогнул и чуть не выронил презент. Улыбающийся своей жуткой улыбкой Карпов тихонько прошел в палату и присел на оставленный капитаном стул. – Подарочек? – Осторожно приняв из моих рук самолетик, подполковник повертел его в руках и вернул обратно. – А ты хоть знаешь, кто у тебя сейчас был, а?

– Капитан Надежда Рузанкова, – недоуменно почесал я затылок, пытаясь найти подвох.

– Верно. Только ты ничего про нее не знаешь. Она – легенда! Ее сам товарищ Чкалов летать учил. Товарищи Рузанкова и Цебриенко в тридцать девятом году совершили беспересадочный перелет Москва – Ванкувер, повторив подвиг товарища Чкалова, а потом вернулись обратно! Первые женщины-летчицы, совершившие такое… Э-эх! А ты хоть знаешь, как Рузанкову испанцы прозвали? Не знаешь. Inquisidor! Инквизитор… Она жгла фашистские самолеты, как костры средневековой инквизиции. Рузанкова разнесла в пух и прах троих франкистских генералов, в том числе Хосе Санхурхо. Скажу по секрету, и самого Франко эрэсами тоже она распылила. Хотя всему миру известно, что его якобы немцы в собственной машине взорвали. Вот так вот! Посему испанцы ее любят, она у них почти национальный герой. Наши боготворят ее, берегут, как могут, но ей свободу подавай…

– Ничего себе! Не знал, теперь буду знать. Цебриенко говорила, что с Чкаловым она дружила… – грустно закончил я.

– Чего это – дружила? Дружит до сих пор. Валерий Павлович сейчас и сам в Киеве… – удивленно захлопал глазами собеседник.

– Чкалов – жив?! – Вот так новость. А я-то думал, чего Цебриенко о дружбе Надежды с легендарным летчиком в настоящем времени говорила, словно разбившийся легендарный человек был жив. А он – взаправду живой.

– Да. А что? – Оглянувшись на двери, подполковник шепотом поинтересовался: – У вас там погиб? Когда? Где?

– В декабре тридцать восьмого на Ходынском поле, при испытании нового истребителя. – Вроде говорю, что человек умер, а тут он жив. Ох, все же есть в этом мире еще что-то удивительное, выбивающееся из ряда вон. – Берегите его, такие люди раз в столетие рождаются. Для меня он – легенда.

– Во как…

– Товарищ подполковник, а вы пришли без моих друзей? – Все, разговоры разговорами, а про вчерашнюю просьбу я не забыл.

– Тут они, тут. С Вадером в столовой сидят… – Мнется куратор, темнит. Вон, даже фуражку нервно теребит…

– А чего они в столовой с Ханнесом делают?

– У тебя ведь посетители были, товарищ первый лейтенант. Скоро они придут, не волнуйся, сначала вот ответь мне на несколько вопросов…

– Та-а-а-ак. Сначала проверка, потом встреча? – тяжко вздохнул я, углядев, как Карпов извлек из кармана кителя блокнотик и карандаш. Записывать будет, следователь, мать его! – Хорошо, спрашивайте, гражданин начальник.

– Не надо паясничать. – Шутки кончились, тут нет никаких сомнений. Смена тона с дружеского, почти братского, на тяжелый, не терпящий пререканий, острым напоминанием кольнула в мозг.

Ты, Артур, забыл, с кем разговариваешь. Он подполковник НКВД, куратор, и ему глубоко пофигу твой юмор, если он не связан с получением Результата. С большой такой буквы…

Разговор, вернее, допрос длился добрый час. Подполковник задавал вопросы и тут же оберегал себя заклинанием: «Если ты можешь ответить». Страх пред тем, что меня может свернуть в трубочку от допроса и заключения, не отпускает товарищей в НКВД, и это прекрасно! А то, не дай бог, меня скрючит – и неожиданно для всех помру тут.

Поначалу подполковник не задавал никаких каверзных вопросов. Не ловил меня на нестыковках. Не пытался расколоть. Просто расспрашивал о моих друзьях и брате. Где учились, где жили, чем занимались, чем интересовались. Одним словом – из чего состояла их жизнь. Без утаек рассказывал обо всем, попутно удивляясь тому, что еще ни разу не нарвался на «заблокированную» в мозгу тему.

Ровно через час такой спокойной, размеренной беседы Карпов перешел в наступление и начал наседать. Вопросы сыпались один за другим. Много всего спрашивал, об оружии будущего, авиации, ракетостроении, флоте, различных технологиях, высокотехнологичных производствах и прочем. Меня стало сильно клинить. Я не мог ответить на эти вопросы – помню что-то, но рта открыть не могу. А энкавэдэшники продолжают спрашивать. Тут-то мне стало нехорошо. Голова загудела, перед глазами поплыли круги, стало трудно дышать. Мозг работает чисто, я все понимаю, но тело ощутимо поплыло – голову держать не могу, в руках слабость, ног вовсе не чувствую. Карпов не сразу заметил, что со мной не все в порядке, и, лишь оторвав взгляд от блокнота, взвился как ужаленный:

– Врача! Господи, Майкл, держись! Врача!.. – Перепугался подполковник не на шутку, бросился ко мне, орет, потом к дверям метнулся, там глотку рвет.

Мне вроде бы плохо, хочется отключиться, но нет, состояние словно зависло. Мучительная невозможность что-либо сделать вкупе с полным осознанием происходящего осталась.

В палату вбежали доктора, что-то кричат, пульс мне щупают, в глаза заглядывают. Но как-то не до этой возни. Меня опять почему-то плющит. Очень похоже на тот раз в тренировочном лагере, когда пытался «калаш» нарисовать… Неужели защитный механизм сработал из-за допроса? Так быстро?..