Андрей Дай - Столица для Поводыря

А ведь иногда, приходилось карябать и еще одно, седьмое послание – для Николая Владимировича Мезенцева. Он моду взял через меня проверять расторопность своих подчиненных. После того, памятного, похода в «польский» клуб, пришлось ему едва ли не роман отсылать. Едва-едва в обычный почтовый конверт стопку бумаги впихнули. На его участие в судьбе моих нигилистов я тоже вправе был рассчитывать. В конце концов, зря что ли мы с Кретковским ему настоящий заговор, с планирующимся покушением на Его императорское величество, практически раскрыли?!

У молодого человека, пытавшегося ткнуть меня острой железякой в подворотне возле клуба Карины Бутковской, было несколько имен. В Томск, вместе с несколькими сотнями других арестантов, он прибыл как Анджей Сапковский – осужденный на десятилетнее пребывание в моей губернии. Однако из Омска этот террорист вышел еще Эдуардом Хайно, а судили его и вовсе в качестве Иосифа Шленкера – активного «кинжальщика», «жандарма-вешателя» и сына одного из руководителей восстания. И если бы не двойная смена имен, копать бы ему ближайшие лет двадцать уголь на каторге.

Тем не менее, ему удалось каким-то образом, весьма интересным жандармам, подменить бумаги, и уже через пару дней после появления в Томске, выйти из охраняемого острога. Поселился мой невезучий убийца в доме Карины, где и стало известно его настоящее имя. С той поры люди Киприяна Фаустиповича стали приглядывать за паном Шленкером.

Постепенно проявлялись связи высокопоставленного бунтаря. Он вел переписку со ссыльными не только, и не столько внутри губернии. Гораздо большее количество писем приходило ему из Варшавы, Санкт-Петербурга и, как ни странно – из Иркутска с Красноярском. Сотрудники Третьего отделения стали подозревать, что затевается что-то глобальное, и совершенно неприятное для власти.

Подобраться к Ёсе оказалось не так просто, как казалось. С уже завербованными жандармами поляками «Сапковский» охотно общался, но в планы спешно создаваемой организации посвящать не спешил. Так и кружили бы заговорщики с тайной полицией друг вокруг друга в странном танце, если бы один из очередных «подсадных» не указал однажды ночью в клубе на меня. Вот, дескать, смотри, товарищ. Вот он – здешний самый главный начальник и враг. Оба были под хмелем, потому легко и просто сговорились губернатора зарезать, когда он покинет гостеприимный дом мадемуазель Бутковской. Пробравшийся в стан врага разведчик едва-едва успел предупредить начальство, как я стал собираться навстречу судьбе.

Пока два доморощенных убийцы прятались во мраке подворотни, а я пытался попасть в рукава пальто, еще один заговорщик, только-только бежавший с Нерчинской каторги Сигизмунд Минейко, разогнал всех извозчиков от клубных ворот. Беглец был профессиональным военным, даже окончил Санкт-Петербургскую военную Академию, поэтому отдавал себе отчет в том, что зарезать высокопоставленного чиновника – это половина дела. Гораздо сложнее потом не попасться в руки жандармов.

Пан Минейко взял на себя организацию благополучного отхода злоумышленников с места преступления. А, заодно, и согласился побыть в некотором роде тревожной сигнализацией.

И вот – я вышел. Весь такой расслабленный, в расстегнутом пальто, и с глуповатой мечтательной улыбкой на лице. Шленкер напрягся и вытащил нож. А их бывшее благородие, заметил медленно приближающуюся пролетку и вышел из проулка ее остановить. Счет пошел на секунды.

Сначала, двое безобидно выглядевших господ ловко выскочили из коляски, и в один миг скрутили бывшего военного начальника повстанцев Ошмянского уезда. Они… да чего уж там… Миша Карбышев с Варешкой только-только успели заткнуть рот кляпом и погрузить повстанца в пролетку, как в сумрачной подворотне громыхнул выстрел.

Мне из-за облака порохового дыма было не видно, как вроде бы запертые ворота усадьбы резко отворились, и оттуда выскочили сразу несколько жандармских унтеров. А через забор на противоположной стороне улицы уже перепрыгивали другие специалисты контртеррористических операций. Потом я и вовсе растерялся, когда пока еще безымянный второй злодей вдруг попенял мне за пальбу и отобрал пистолет.

Мне дали выспаться. Злодеев отправили в уютный подвал жандармского управления на Духовной улице, и всех действующих лиц этой комедии отпусти по домам. А к обеду следующего дня, когда я пришел в себя, то ли пообедал, то ли позавтракал и решил почтить своим присутствием неприметный домик неподалеку от Епархиального училища, Апанас доложил, что в приемной ожидает жаждущий встречи Киприян Фаустипович Кретковский собственной персоной.

Вот как, скажите мне на милость, без применения пыток, сыворотки правды или сильного и продолжительного психологического давления, добиться того, чтоб идейные борцы, герои борьбы за польскую самостийность, начинали делиться сведениями на первом же допросе? То, что жандармы пытки не практиковали – это совершенно точно. Встретился я потом с покушавшимися на меня злыднями. Сытые, румяные рожи. Ничуть не похожие на измученных царскими палачами революционеров из фильмов времен СССР. Тем не менее, всего несколько часов спустя после ночного инцидента, полковнику уже было чем со мной поделиться.

Во-первых, Киприян Фаустипович подсунул мне на подпись рапорт о необходимости продлить арест надзирателя Пятого питейно-акцизного округа, коллежского асессора Иосифа Михайловича Лавицкого. Он обвинялся в оказании финансовоговспомоществования подпольщикам, и попытке организации убийства высшего должностного лица в губернии. Раньше, еще зимой Лавицкий был задержан по подозрению. Теперь же эти подозрения переросли в уверенность.

Во-вторых, Шленкер и Минейко подтвердили опасения штаба корпуса жандармов в создании ссыльными поляками обширной организации в Сибири. Шоком стал только масштаб заговора. Оказалось, что невидимые нити связывают и Нерчинские каторжные тюрьмы, и каторгу на Кругобайкальской дороге, и поселения поляков на юге Алтая, и забритых в солдаты бунтовщиков. Больше того, через того же Шленкера, лидеры готовящегося восстания поддерживали связь и с единомышленниками в России. Фамилии Серно-Соловьевича, Ляндовского, Шарамовича, Ишутина ничего мне не говорили, но в исполнении главного жандарма губернии звучали они, чуть ли не ругательствами. Уже существовал польско-русский революционный союз. Уже было готово воззвание к народу, войскам и ссыльным. Разосланы инструкции. Единственное с чем вышла заминка – так это с планом единого восстания.

Во вновь созданном «тайном клубе» не было единства. Русская часть сговора, молодые идеалисты, входящие в революционную организацию «Земля и Воля», настаивали на всероссийском восстании. Сигналом к которому должно было стать покушение на царя ранней весной следующего же, 1866 года.