Андрей Архипов - Ветлужская Правда

Вот только выспаться ей не дали. Очнулась она от тихого сдавленного стона рядом с собой и столь же приглушенного разговора. Развязанный сын Веремуда, от которого разило болью и страданием, прижимал руки к животу, а его отец вместе с Иваном пытался выяснить, что с ним происходит. Сон слетел с нее в мгновение ока, и она осторожно прислушалась, стараясь не вмешиваться в происходящее.

Жених опять ее поразил. Другой на его месте прирезал бы пленного, чтобы тот не докучал ему стонами, а этот… он был какой-то неправильный. Важена поймала себя на мысли, что загадочный ветлужец уже не вызывает у нее омерзения, а облако загадочности, витающее вокруг него, привлекает ее с неослабевающей силой.

– Около пупка болит? – Полусотник медленно надавил молодому русу на живот и резко отпустил. – А где отдается? Справа внизу? Давно? С середины ночи? Раньше тоже болело, но не так сильно? А теперь невмоготу? Да… плохо дело.

– Что, ветлужец? – В утреннем сумраке было заметно, что лицо Веремуда исказилось мукой.

Вместо ответа Иван задрал на себе лешачью накидку и рубаху, показав шрам внизу живота.

– Что?! Не тяни! – сдавленно произнес рус.

– У меня так же было. Резать надо. Если до полудня аппендикс не удалить, то, скорее всего, не жилец он.

– А ты? Ты сможешь? Все что угодно…

Веревки за спиной Веремуда напряглись, и казалось, сейчас лопнут. Готовый принять муки вместе с сыном сразу же после того, как их пленили, он не мог перенести страдания своего взрослого чада, когда обещанная свобода была так близка.

– Все что угодно? – Ветлужец на миг замолчал и брезгливо поморщился. – Только не говори, что предашь ради сына. Он, наверное, того стоит, но не порти мне о себе впечатления… Так вот, сам я никогда больных не резал, но зато видел, как такую операцию делал лекарь в полевых условиях. Гарантировать тебе, что сын выживет, не могу – разрез может загноиться, и все будет напрасно. Однако обещаю сделать все, что в моих силах… после того как возьмем летнее подворье инязора. Слово дашь, что не сбежишь, как соратники твои?

– Даю за обоих… – чуть запнувшись, произнес Веремуд, бросив взгляд на страдающего отпрыска. – Мы в твоей власти!

– Тогда не будем медлить! Думаю, что управимся со всем быстро, князь эрзянский в этой усадьбе своих не самых любимых жен держит с малыми детками, потому охраны всего человек пять или чуть больше.

– На младенцах решил отыграться за порушенное самолюбие?! – не выдержала Важена, зашипев змеей на своего «суженого». – Да я…

– Пальцем не трону! – парировал Иван, старательно принижая звук. – Ни их самих, ни баб его… Но без этого инязор нас стрелами нашпигует, даже не опускаясь до разговора. Принудить его можно лишь силой, а ее… – полусотник бросил короткий взгляд на Веремуда, – ее у нас ныне нет. А без такой беседы он вскоре явится разорять твой род, девочка, и кровь польется рекой!

– Не надо было тебе к нам являться! – вспыхнула Важена. – Тогда бы и свары меж эрзянскими родами не было, и воев своих опять же поберег бы!

– Слишком уж цель передо мной непростая стоит, – мотнул головой Иван. – Даже если моих ближайших друзей погубят, я все равно буду к ней идти, невзирая ни на что!

– Все ваши цели мне известны! Нахапать смердов да баб погрудастее! – подняла голос Важена и с издевкой добавила: – Да ты не любил никого, ветлужец, иначе не говорил бы так! Что за цель такая, что своих друзей и родичей на нее можно променять?

– А ты? Откуда сама про столь сильные чувства ведаешь? – заставил он ее вспыхнуть алым цветом. – Или любила кого пуще жизни? Так что же не убежала за ним, когда весть о замужестве ненавистном до тебя дошла? А цель… – Неожиданно для Важены в голосе Ивана прорезалось негодование, и он взволнованно продолжил: – Ныне на всей Руси два или три миллиона людишек обитает, ну… тысяч тысячей! Не понимаешь? Скажем так, раз в десять больше, чем всей мордвы, вместе взятой! Еще мери, черемисов, удмуртов и вятичей около трети от этого, да булгар, сувар и буртасов половина от того числа. Всего около пяти этих непонятных тебе миллионов!.. Так вот, ведомо мне, что с восхода может прийти такая беда, что от всех перечисленных мною народов останутся рожки да ножки! Может, я и преувеличиваю, но из пяти останется лишь три, а некоторые не самые маленькие племена просто исчезнут с лица земли…

– Да уж всех степняков кияне с булгарами прошлым летом так побили, что…

– Они возродятся, не переживай, и кровушки еще попьют! Только вот враг придет такой, что даже от полчищ поганых половцев не останется никого! Одни жалкие ошметки, да и те впадут в зависимость и лишатся общего имени! Даже Хорезм должен пасть, а арабы получить удар, от которого никогда не оправятся, настолько противник будет силен! И лишь мы можем что-то исправить, потому что остальные погрязли в усобицах и мелких сварах!

– Да про вас, ничтожных, и не знает никто!

– Пока не знает! Но мы тяжким трудом вытягиваем себя из этой безвестности! Труд этот оплачивается с лихвой, поэтому богатство наше прирастает весьма быстро! И мы не тратим его на разные излишества, не складываем в кубышку, а вновь пускаем в оборот! Куем железо, делаем оружие и продаем его всем соседям, чтобы им было чем защищаться! И когда враг придет…

– Да они будут не защищаться, а лишь ратиться меж собой, соседи ваши! Да и вас стороной не обойдут, куш-то какой!

– И это горькая правда, девонька, – горестно вздохнул Иван, сбавив свой пыл. – Но именно она заставляет меня сейчас находиться тут и искать, как все можно исправить! Как сделать так, чтобы наши с тобой дети и внуки… пусть только твои, не сердись, остались бы живы! Иначе сидел бы я сиднем на печи и бока пролеживал! На мой век мира должно хватить!

Пытаясь осознать, что сказал ей собеседник, Важена ненадолго задумалась, но почти сразу вновь открыла рот, поскольку на языке вертелись десятки возражений на все его слова. Однако ее порыв был безжалостно прерван жарким шепотом:

– Все, закончили споры! Мы тут со своими криками, как глухари на току, еще чуть, и нас только заткнувший уши не услышит! Да и не время ныне такие вопросы обсуждать!

По знаку полусотника рядом с ним бесшумно поднялись и исчезли в темноте две прежде не замеченные ею тени с мотками тонких конопляных веревок в руках, сам же он похлопал Веремуда по плечу и нырнул в противоположную сторону, в предрассветную мглу, заботливо прикрытую могучими еловыми лапами. Важена пересилила черную усталость, накопившуюся в теле и, не задумываясь о последствиях, сорвалась с места. Что бы там ни происходило, она должна была об этом знать, жаркое желание выведать тайны ветлужца разгоралось все больше.

Усадьба, больше похожая на маленькую крепость, расположилась на высоком холме, меж двух больших оврагов, чавкающих на дне мокрой жижей. По крайней мере, нога Важены тут же провалилась через тонкий слой травы, и дальше она шагала уже осторожно, пытаясь не потревожить окрестную тишину шлепками болотной грязи. Наконец склон был преодолен, и из сумрака медленно показалось темное пятно изгороди высотой в два ее роста. Толстые дубовые бревна частокола были наверху заострены и как обычно почти по всей длине обложены глиной.