Сезин Юрьевич - Нарвское шоссе

Но прошел я недалеко. В животе забурлило, и вчерашний шашлык стал проситься наружу. Хлебушек-то хорошо сработал, в правильном направлении. Блин, а сколько я это вчера сожрал? Откуда это во мне столько поместилось, и все не кончается и не кончается? Как говорила Надька, глядя на обделавшегося котенка: "Сколько же дерьма помещается в таком маленьком тельце? Ни за что бы не подумала, что столько может!"

Так и со мной. В будущем году здесь все расти как на дрожжах будет. А я – аж ослаб от большой разгрузки. Отошел и посидел уже не орлом, а по-обычному.

Отдохнул и пошел. Вышел на обочину и двинул дальше. Тут дорога липами обсаженная, поэтому иду, маневрируя со стороны на сторону, чтоб в теньке оказаться. А сколько мне идти? А фиг его знает. Но, думаю, что вряд ли такое может быть, чтоб километров двадцать пройти и ничего не было. Ни деревни, ни села, ни прохожего, ни проезжего. А сколько я уже прошел? Не знаю, ногам-то больно, значит, не остановку прошел. Ну, эти двадцать километров таки кончатся. Или сегодня вечером, или завтра утром. Ну, ведь не буду ж я по кольцевой развязке ходить и ждать, когда это кольцо кончится? Что-то да и будет.

А пока этого нет, надо дальше подумать. Вот пойду и головой работать буду. Откуда я здесь взялся и как – это я уже придумал, только с НКВДшниками, как с ментами разговаривать надо, без подробностей. Двумя словами. Чтоб не проболтаться про ненужное.

Про год рождения не говорить, чтоб не ляпнуть, а говорить, что 22 года и три или четыре месяца.

А дальше как быть? Вот, я про себя рассказал, они сделали вид, что поверили, а куда потом? В Питер идти? В блокаду? Как-то не очень хочется. И есть другая засада – в деревне Зуево мои выдумки могут за правду сойти, ибо кто там найдет человека из Риги, что поймет, что я вру, а вот в самом Ленинграде – запросто. А дальше – чего ты врешь, скотина? Ты шпион или кто? Или кто, только ведь не поверят, что я упился и проснулся уже тут.

Значит, надо как-то на войне остаться.

Засада тут только с моим астигматизмом. Ну тут, наверное, скажу, что у меня чего-то с глазами, потому меня и пока не призвали, должны были направить на обследование, но тут война началась, и все ушло. А белого билета не дали. Ну и вообще-то я не зоркий сокол, но вижу терпимо. Танк, наверное, замечу. Да и если проситься не в снайпера, а в саперы, то в них, наверное, по фигу мое зрение. А в строительном деле я немного волоку, и на складе работал, и с батей шабашками занимался: гараж построить, сарай отремонтировать на даче, забор поставить. Я не дока в этом деле, как покойный батя, но не полный нуль.

По военному делу – нуль однозначный, так что продолжаю рассказывать, что меня латыши в армию не брали, ибо кровь у меня не такая, и не блондин, да и там, наверное, не то оружие, что у советской армии было.

Или тогда она Красная армия называлась? Не помню, ну ладно. Или в обоз. Да и склады в армии какие-то быть должны, не все же солдаты на себе таскают. Да и говорили служившие ребята, что они бывали на складах и в части, и в округе, а там вообще чего только нет.

Ну я и представляю, что если даже солдат "Дошираком" только кормить, то, чтоб им запас на пару дней сложить на дивизию, нехилое здание нужно.

Вот так и надо, в саперы проситься. Ты как бы и при деле, и не в тыл рвешься. А, я даже знаю мужика, какой в саперах служил! Это ж батянин кореш, дядя Петя, что в третьем подъезде жил!

Они с батяней, когда сидели за пузырем, про многое рассказывали друг другу. Батя-то в ракетчиках служил, про это сейчас нечего рассказывать. А вот что там дядь Петя рассказывал?

Ну, они котлованы рыли на учениях, у них какая-то машина для этого была. Дороги исправляли, у них бульдозер был и еще что-то.

Мины ставили-снимали, но это не сам дядя, а их другой взвод делал. Еще и ремонты в казарме делали, мостики ремонтировали и переправы строили. Когда для себя, а когда колхозу. А им от щедрот колхозных мяса в котел, да и девки колхозные вокруг были…

А, они еще мишени для стрельб делали, чтоб потом их на стрельбах раздолбали снарядами.

Дядь Петя говорил, что он после службы по стройкам Сибири помотался, и все умел, потому что на службе и то узнал, и это. Хошь на пилораме, хошь на бульдозере, хошь топором что сделать.

А дедовщины у них не было. Потому что серьезным делом занимались, а не дурью маялись, чтоб время на дурь было.

Так он говорил. Ну, вроде как и тутошние саперы должны серьезным делом заниматься. Так что и я не против серьезного дела. Вот только насчет мин я не знаю ничего. Тогда надо тоже в другой взвод проситься, который мины не ставит.

Так я и шел до сумерек, когда ноги совсем не устали и понял, что пора уже лечь и отдохнуть. Ноги-то совсем не того. Интересно, сколько я протопал-то?

Нашел пару невысоких, но разлапистых елочек, под нижними ветками одной из которых и решил прилечь. Вдруг ночью мне на радость дождик пойдет. С другой елки в темпе ободрал мягких веток, чтоб не на голую землю залечь и залег. Перед сном кусочек хлеба отломил и сжевал, да из фляги отхлебнул. "Ложусь на новом месте, приснись жених невесте", как мать раньше говорила, когда мы где-то не дома ночевали.

Но невеста не приснилась. Сон был какой-то прерывистый и страшный, что-то я такое страшное и опасное видел, отчего просыпался и спешно отбегал отлить лишнее. Потом снова ложился и снова меня что-то будило. То сон, то какие-то букашки, гуляющие по моей обгорелой спине, то гад-филин орать что-то начал. Огрызок летающий, чтоб у тебя запор случился и ты от перегрузки взлететь не смог!

В общем, уснул я спокойно только под утро, а до этого не сколько спал, сколько маялся.

АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ-1. Но не спал не только он в перелеске юго-восточнее Кингисеппа, не спали еще многие другие.

И не спал также товарищ Сталин.

У него еще до войны сон стал сдвигаться на утро и позже. Оттого он все чаще засиживался заполночь, не спал большую часть темного времени, а засыпал под утро и спал почти до обеда. А с началом войны все чаще приходилось засиживаться до пяти или даже шести утра. Но дел сваливалось все больше и больше, приходилось вести прием в кабинете и утром, и вечером, и даже на даче приходилось быть оторванным от сна – больно тяжелые вести приходили. Видно было, что будили его со страхом, что будят, но не разбудить было еще страшнее. Война требовала немедленных решений. Да еще и ТАКАЯ война.

А здоровье было уже не то, что прежде. Поэтому периодически приходилось не вести прием в Кремле, а оставаться на Ближней даче, и общаться по телефону в случае неожиданностей. Надо было отдохнуть, потому что не отдохнешь тринадцатого, то есть вчера, потом будешь дальше работать, ощущая постоянную утомляемость. Такое бывало и раньше, но тогда и здоровье было получше, да и цена ошибки становилась слишком велика.