Андрей Саргаев - Партизаны Е.И.В.

Но что-то в интонациях Дениса Васильевича прозвучало такое, что обнадёжило лейтенанта, и дало пищу к размышлению и новым вопросам:

- Есть иные варианты?

- Сколько угодно, сударь. Во-первых, мы вас повесим.

- Не подходит.

- Согласен. Во втором случае вы будете расстреляны после допроса с пристрастием как военный преступник. Нет, не перебивайте... Ещё я могу отдать вас в руки этого крестьянина.

- А живым остаться нельзя?

- Ну почему же? В жизни есть место не только подвигу, но и чуду. Если расскажете о диспозиции и ближайших планах вашей армии... то кто знает, как оно повернётся?

- Всё расскажу. Спрашивайте, месье!

И опять дорога. Бескрайняя русская дорога, с которой куда-то исчезли привычные ещё пять лет назад глубокие ямы и заполненные жидкой грязью колеи. Гравий поверх толстой песчаной подушки тихонько похрустывает под конскими копытами, и размеренный звук располагает к размышлениям. На этот раз всадников трое - двое чуть впереди, а последний немного приотстал из-за норовистого жеребца, приучаемого плёткой к новому хозяину.

- Вряд ли наш поступок можно назвать благородным, Денис Васильевич, - пан Пшемоцкий первым нарушил молчание. - Неужели нельзя было взять пленного с собой?

- Знаете, Сигизмунд Каземирович, - ответил Давыдов, - я ведь его не обманул. Ему кто-нибудь обещал жизнь? Нет! Лейтенанту дали надежду на чудо, но оно, увы, не случилось.

- Вы правы, - кивнул поляк. - Но всё равно в душе что-то скребёт. Будто ежик внутри поселился, и постоянно ворочается. Нехорошо...

- Мне тоже, - согласился капитан-лейтенант. - Знаете, даже сон наяву почудился... Видел себя гусарским полковником, и в том сне я приводил в Юхнов бесчисленное множество пленных. Не одновременно, конечно, но часто.

- Странно, - покачал головой Пшемоцкий. - Где мы, а где тот Юхнов?

Денис Васильевич пожал плечами и не ответил. Так и поехали дальше в полном молчании. Каждый в своём молчании.

Кузьма Петров вообще говорил редко, только время от времени материл ведомых в поводу заводных коней, доставшихся в наследство от французских егерей, да поглаживал оцарапанную пулей ногу. Ранение пустяшное, с такой плотностью неприятельского огня при отступлении из деревни могло и серьёзней зацепить, если вообще не убить, но довольно болезненное. Но не беда - трофейный гнедой мерин с лихвой окупит все тяготы и лишения службы с новым командиром, как прошедшие, так и будущие. А они грядут, тут к бабке не ходи... Но выгодно же! Кошелёк с восемью двойными наполеондорами грел душу, а ведь это только начало! К концу войны можно на собственную маслобойку заработать, а то и паровую мельницу в Смоленске поставить. Или одно другому не помешает?

Пан Сигизмунд пребывал в молчании совсем по иной причине. Нет, он более не переживал об убитом французском лейтенанте - Денис Васильевич всё объяснил, а смерть от удара ножом в сердце достаточно благородна... Вот если бы горло перерезал как барану! Но, хвала Иисусу Сладчайшему, русский офицер повёл себя на редкость благопристойно, и претензий к нему нет. Другая мысль угнетала отважного потомка герба Радом. Даже не угнетала - вводила в полное уныние.

Умом и рассудком он понимал, что воевать втроём против многочисленного противника попросту глупость, но поколения благородных предков смотрели с небес укоризненно на отступившего перед опасностью потомка. Душа болела и плакали, разве что кровью не обливалась. Даже брошенные капитан-лейтенантом гранаты не успокаивали - много ли толку от тех гранат? Ну, человек пять-шесть побили, и это в лучшем случае. И троих, выскочивших на звук взрывов, взяли на сабли. Но Давыдов ещё и ругался, что не получилось уйти тихо. Странный он какой-то.

Сам же Денис Васильевич обдумывал полученные от пленного сведения, которые, честно сказать, вовсе не понравились. Этот батальон егерей, засевший в деревне, на самом деле представлял собой два эскадрона из дивизии генерала Келлермана, и получил задачу расчистить путь отступающей французской армии. Подобных отрядов послано множество, и главной их целью являлось уничтожение мешающих снабжению партизан. И в засаде-то затаились в ожидании отдельной роты капитана Завадского, о чьём выдвижении в район Малых Вишенок сообщила разведка.

- Определённо с Петра Львовича нужно будет истребовать дюжину цимлянского! - произнёс вслух Давыдов и оглянулся на дым далёкого пожара. - Мы же его предупредили. Не так ли?

- Вы о чём, Денис Васильевич?

- Да я так, о своём.

- Не скажите, - не согласился пан Сигизмунд. - Дело защиты Отечества есть задача общая, и лишать боевых товарищей права на обсуждение оной... Это просто возмутительно!

Капитан-лейтенант, не ожидавший от поляка проявлений великодержавного патриотизма, не сразу нашёлся с ответом, настолько глубоко оказалось его изумление. Нет, определённо мир сходит с ума и незыблемые доселе постулаты предстают ложными и ошибочными.

- Что вы подразумеваете под патриотизмом, Сигизмунд Каземирович?

- То же самое, что и вы. Знаете, Денис Васильевич, с некоторых пор я считаю неправильным высказывание Цезаря о том, будто бы лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.

- Вот как?

- Да-да, и не спорьте. В этой фразе глупое позёрство, и не более того. Скажу даже - там некая игра на публику. Не зря же Наполеон когда-то просился в русскую службу.

- Ему отказали от майорского чина.

- Вот видите! - воодушевился пан Пшемоцкий. - И он нашёл утешение лишь став императором Франции. Если майорские эполеты равны короне...

Такой ход мысли изрядно удивил Дениса Давыдова. Нет, конечно же, честолюбие поляков давно вошло в поговорку... Впрочем, почему бы и нет? Вот только пока не стоит загадывать на будущее - ещё неизвестно решение трибунала по делу о чрезмерно больших потерях шляхетского ополчения, а без оглашения приговора любые планы не имеют смысла. И, кстати, сам суд откладывается на неопределённое время.

Да, так уж получилось, что вместо Смоленска пришлось повернуть в обратную сторону. Генерал-майора Тучкова необходимо незамедлительно известить о намереньях Бонапарта совершить отступление, а кроме них троих это сделать попросту некому. Дорога дальняя, и хоть один да сможет добраться до штаба дивизии. Хотелось бы, конечно, обойтись без неприятностей, но война редко интересуется мнением и желаниями солдата. Делай что должно, и будь что будет! [8] Уроки латыни остались в далёком детстве, и Денис Васильевич искренне считал себя автором сей сентенции.

В сам город решено было не заезжать, так как по слухам и результатам допросов попадавшихся по дороге французских солдат, в Минске стоял крупный гарнизон. Даже пан Пшемоцкий не стал возражать и выказывать ненужную храбрость, и благоразумно согласился взять южнее. Даже для виду не стал сопротивляться, видимо окончательно обрусел. Случается же такое на свете, да?