Александр Сапаров - Назад в юность

— Вы, хирурги! Вам студент пятого курса диагноз ставит, за вас половину работы делает. Где были ваши глаза? Видели ведь что тяжелый больной, ну не хотите оперировать, так оставьте, наблюдайте.

Тут, видимо от большого ума, встал Розенблюм и сказал примерно следующее, что язвы не было, а двухсантиметровая дырка в желудке это результат посмертного лизиса тканей.

И тут уже вскочила главный паталогоанатом, которая лично производила вскрытие, раздраженная обвинениями в не компетентности в свой адрес, она не стеснялась в выражениях, и высказала Розеблюму, все, что она думает по поводу хирургов, которые не видят в упор своей патологии.

Я шел домой с одной стороны довольный итогами ЛКК, Розенблюму сняли высшую категорию, остальным хирургам дали по строгому выговору, но ведь человека уже не вернешь, и я все укорял себя, что не смог ничего сделать и доказать свою правоту хирургам. С племянницей Егоренкова провели беседу, и она не пошла в прокуратуру, хотя, скорее всего она и так бы никуда не пошла, чтобы не «выносить сор из избы», ведь судьба переменчива и может быть ей, как врачу тоже придется также краснеть и бледнеть за совершенную врачебную ошибку.

Шли последние дни цикла психиатрии, когда Михаил Львович в очередной раз пригласил нас на сеанс гипноза.

Как обычно мы расселись полукругом вокруг него больного, и Михаил Львович начал вводить его в гипнотический транс, почему-то я сразу понял, что сегодня у него ничего не получиться. Больной не мог сосредоточиться и внимательно слушать гипнотизера, а Михаила Львовича не было достаточно таланта, чтобы преодолеть это. Спустя двадцать минут он оставил свои попытки и обернулся к нам.

И тут, как черт меня толкнул под руку, и я предложил:

— Михаил Львович, а можно мне попробовать?

Тот устало улыбнулся и сказал:

— Ну, что же Сергей Алексеевич дерзайте, посмотрим, может из вас получиться не только хороший хирург.

Я сел напротив больного, сидевшего в глубоком кресле, и посмотрел ему в глаза, мужчина средних лет с тревожным выражением на лице также смотрел на меня, и я почувствовал, что между нами устанавливается невидимая связь:

— Вам тепло, удобно, вы хотите спать, по всему телу распространяется теплота. — Начал я говорить. Я говорил и чувствовал правильность всего, что я делал, и продолжал.

У больного на глазах исчезало тревожное выражение на лице, он закрыл глаза и буквально через пять минут уже спал. Вскочивший Михаил Львович подошел и поднял руку пациента, и она осталась поднятой после того, как он ее отпустил.

— Уже вторая стадия. — Прошептал он и посмотрел неверящим взглядом на меня:

— Все Сергей выводи его из гипноза, ты слишком неопытен, чтобы продолжать.

И я несколькими словами разбудил больного.

Остальная часть занятия прошла, скомкано, Дворкин был погружен в свои мысли и часто смотрел в мою сторону, а я ругал себя за неосторожность.

После окончания занятия, когда была обговорена дата зачета, Дворкин попросил меня задержаться.

— Сергей, я освобождаю тебя от зачета, давай сюда свою зачетку. И послушай меня, у тебя явный талант, ты можешь стать неплохим врачом психиатром, я заметил твой интерес к этой дисциплине, это было нетрудно. Сегодняшний случай еще больше убедил меня в этом. У меня к тебе предложение не хотел бы ты работать со мной.

— Михаил Львович, не буду скрывать, мне действительно было интересно, и я с удовольствием занимался у вас на цикле, но мне кажется, что это все-таки не мое.

— Ну что же вольному, как говориться, воля. — Вздохнул Дворкин и отпустил меня.

Второй семестр закончился у меня, как обычно пятерками.

И впереди у мужской части нашего курса лежали месячные сборы. Отец, провожая меня, хмыкнул:

— Ну, вот хоть узнаешь, что такое солдатская каша.

Я при этом еле удержался, чтобы не рассмеяться, потому, что срок службы в армии у меня в первой жизни был побольше, чем у отца. Аня же висла на шее и рыдала, это ведь было наше первое расставание на такой срок.

На вокзале, куда потихоньку подтягивались мои однокурсники, царил бедлам. Трезвых студентов почти не было. Но Дмитрий Иванович Максимов наш боевой полковник, соколом летал по залу ожидания и перрону и все-таки сумел собрать нас у вагона к отправлению поезда. Наконец, мы с шумом и гамом загрузились и начали рассаживаться по интересам. Но интерес у большинства был один, как можно быстрее нажраться. Из сумок и рюкзаков извлекались все новые бутылки. Скоро по купе раздавались песни, анекдоты. Дмитрий Иванович благоразумно удалился от нас и в одиночестве, по-видимому, занимался тем же самым. Молодая проводница, уже не рисковала заходить к нам, потому, что со всех сторон сыпались комплименты и нескромные предложения. Ближе к вечеру один из студентов познакомившись с девицей легкого поведения, требовал по очереди от всех, освободить ему на некоторое время купе для одного мероприятия, он обошел уже почти весь вагон, пока ему не посоветовали использовать для этих целей туалет.

— А разве там можно это делать? — Наивно спросил он.

— Можно, можно! — во весь голос заржала пьяная кампания.

Но еще больше все смеялись, когда этот несчастный опять ходил по вагону и искал десять рублей в долг.

— А представляешь Вова, сколько ты еще потратишь, если придется лечиться. — смеялись туалетные советчики.

Но постепенно все успокоились и заснули, несмотря на то, что солнце красным шаром продолжало висеть над горизонтом.

Еще перед сборами у меня была беседа на военной кафедре.

Полковник Капитонов и Максимов объясняли, что командиром сборов буду я.

— Но Дмитрий Иванович, на нашем курсе есть служившие ребята, у них есть звания сержантов, пусть они и командуют.

— Знаем мы этих служивых, ничего у них не получится. А тебе, когда вы приедете на сборы, приказом командира полка присвоят звание старшины и все дела. И мне кажется, что командовать у тебя получиться не хуже чем по кабакам бегать. — И Максимов хитро подмигнул мне.

В Кандалакше мы все, не выспавшиеся с головной болью, пересели на местный поезд и направились в сторону финской границы в поселок Алакуртти, где располагался пехотный полк, в котором нам предстояло провести целый месяц. Настроение у меня было почему-то не очень хорошее, и я даже успел за вагоном в Кандалакше вырубить одного местного хулигана, который не знаю уж, зачем начал приставать к нашему самому безобидному студенту. Когда я вмешался, он с удовольствием пошел за вагон вместе со мной, где я без долгих разговоров просто ударил его в ухо и ушел. Но оказывается, свидетели этого события все-таки были, и мне начали жать руку мои однокурсники, восхищенные быстротой разрешения конфликта.