Алексей Щербаков - Журналисты не отдыхают

Впрочем и я в своем недавно опубликованном цикле рассказов «Комиссарами не рождаются» тоже не приукрашивал реальность. Это не имело смысла. Настроения были такие… Ну, постреляли там кого-то. Может, сгоряча кого и лишнего. Так ведь война. Что ж, как говорилось в моём времени, «автор, пищи ещё».

С нэпом стали возникать многочисленные литературные группировки. И ладно бы просто возникали, создавали бы свои журналы… Благо, теперь проблем не было. Так ведь нет, они все шли ко мне. Это ведь в моей истории, в «перестройку», письменникам казалось — вот создадим собственный журнал/издательство — и сразу все поймут, какие мы талантливые. Тут капитализм минул недавно — так что люди понимали: мало создать издание, его надо раскрутить, чтобы оно хотя бы вышло на самоокупаемость. Так что помощь могущественного РОСТА была не лишней. Тем более, продолжались проблемы с бумагой. Вообще-то её можно было купить у спекулянтов, но дорого. А у меня были фонды. Да и типографские мощности тоже имелись. Так что пошли просители.

Мне это всё не нравилось. Я хорошо знал историю литературы двадцатых. Все эти группировки действовали по принципу «хвали своих, мочи чужих». Уровень таланта значения не имел. Такой подход хорош для банды, но для литературы это как-то не очень. Первым ко мне заявился Осип Брик. Тип тот ещё. Именно он, его жена Лиля и Маяковский жили дружной шведской семьёй. При том, что знаменитый поэт на самом-то деле был крайне инфантильным человеком. И супружники на нём откровенно паразитировали. А потом Осип, как известно, в моей истории сколотил группу ЛЕФ. Благо у него имелись кое-какие связи в ЧК.

Но тут ситуация была иная. Маяковский, Ассев, Дзига Вертов и Родченко работали с нами. А Брик оставался как-то сбоку. Как я узнал, он пробовал закидывать свои статьи к нам в «КЖ», но Светлана их доводила до мусорной корзины. Он-то налегал на теорию литературы, а тут я был согласен с мессиром Воландом: «все теории стоят одна другой».

Так вот, Осип не придумал ничего умнее, чем развернуть передо мной теорию «литературы факта».

— Товарищ Брик, а вот чем занимается «Красный журналист»? Он как раз пропагандирует такую литературу. И для чего нам нужна особая группа и журнал?

Осип как-то увял. Но в принципе — можно и его припахать.

— У меня к вам есть деловое предложение. Разработать теорию социального оптимизма.

— То есть?

— Есть такой жанр как трагедия. В котором герой, а порой и все герои погибают. Зрители или читатели, если произведение талантливое, вытирают слезы. Все мы знаем, что во время революционной борьбы и Гражданской войны погибло много наших товарищей. И мы должны рассказать об их славной жизни и славной смерти. Но читатель должен понимать, что погибли они не напрасно. И примитивные приемы, вроде штурма Мариинского дворца в эпилоге не всегда годятся. Вот и разработайте эту тему.

Осип несколько оживился. Ничего, пусть потрудится. Меньше времени останется на сочинение всякого филологического бреда.

А вот второй тип был куда гнуснее. Его звали Илья Авербах. Он являлся племянником Свердлова. Успел он стать шурином Ягоды или нет, я не интересовался, потому как последний уже лежал на кладбище. Сам Авербах трудился в Коммунистическом интернационале молодежи. В том мире он стал суетиться вокруг литературы куда позже. [172] В 1923 году Именно его описал Булгаков под именем критика Латунского.

Но тут связей-то особых, видимо, у Авербаха, да и КИМ тоже являлся не самой могучей организацией. Так что он (или его дружки) созрел раньше. Идея Авербаха была связана с «пролетарской литературой». С тем, что новую литературу должны создавать исключительно пролетарии по происхождению. Дескать, у них классовое чутьё, они фигни не напишут.

Ну, и разговор шел о создании подобной группировки. Вот таких как Авербах я сильно не любил. Так что я очень нехорошо на него поглядел и изрек:

— Такую идею я слышал. Её исповедуют в «Пролеткульте». Но, насколько я знаю, эта организация резко отрицательно относятся к писательству как к профессии. Ладно, такую позицию можно понять. Вы же говорите о чисто профессиональной организации. И вот что интересно. Лично вы, товарищ Авербах, сколько времени проработали на заводе?

Авербах замялся, потому как никакой работой рук себе никогда не пачкал.

Он забормотал что-то о правильной марксистской теории.

Ну, да. Такие вот гниды, не подходившие к заводу будут вещать о том, как должен выглядеть советский рабочий. А те, кто не приближались к фронту — какими должны быть красноармейцы. В моей истории Авербаха и его подельщиков и РАПП в тридцать седьмом шлепнули. Но процесс они уже запустили, его было не остановить. Нет уж, паровозы надо давить пока они чайники.

Но просто его послать — это было не стильно. Я решил показать, что демагогией владеет не только он.

— Вы тут сказали о марксистской теории. То есть, я так понимаю, вы сомневаетесь в том, что я, которого партия и лично товарищ Ленин поставили на этот пост, марксисткой теорией не владею. Так? То есть, получается — вы у нас самый правильный марксист? А ведь так и меньшевики говорили… Мы уж как-нибудь с пролетарскими писателями разберемся без вашей помощи.

Авербах удалился, получив очень толстый намек — будешь шибко вякать, мы ещё поговорим об идейной девственности некоторых товарищей. А у нас ведь для особых случаев есть и товарищ Геббельс… Он, кстати, марксистскую феню освоил влёт — некоторыми его статьями даже Сталин восхищался. А уж Виссарионович в деле демагогии — спец экстра-класса. Он с точки зрения марксизма может обосновать всё, что угодно.

— Товарищ Сталин? Мне нужна ваша консультация…

— Я понял, о чём вы. Приезжайте как только сможете.

— Я выезжаю прямо сейчас.

— Хорошо.

Такая вот спешка происходила по, казалось бы малозначащему вопросу. Я, к примеру, понятия не имел — а был ли он в той истории? Хотя, скорее всего — был. Именно потому что так волновался Сталин.

А ведь в самом деле — ну что тут такого? Мы получили сведения, что в партийных газетах должна была подняться пропагандистская кампания. Она касалась поправки в партийном уставе. А суть заключалась в том, что бывшим членам левых партий, вступившим в ВКП(б), партийный стаж начислялся бы с момента вступления в эти самые партии. Ну, вроде — и в чём причина суеты?

Между тем партийный стаж в коммунистической среде значил достаточно много. Формально никакого значения срок пребывания в партии не играл, но ведь в России все и всегда живут не по Уставу. Дело было в авторитете. Собственно, в среде коммунистов четко разделялись такие категории.

— Те, кто вступил до 1905 года. Таких людей было очень мало. И к их мнению очень прислушивались, независимо от положения в партийной иерархии.