Алексей Щербаков - Журналисты не отдыхают

Но ещё один эффект оказался неожиданным и для нас.

…Сразу же после переворота большевики с удивлением обнаружили, что в обеих столицах околачивается множество иностранных журналистов. Мало того — стали прибывать подкрепления. В этом не было ничего удивительного. Перспектива надвигающейся революции во многих странах в это время воспринималось очень серьезно. Одни ждали великие потрясения с надеждой, другие с ужасом, третьи хотели понять — как этому явлению противодействовать… Так что интерес к событиям в нашей стране оказался куда выше, чем мне раньше казалось.

Но! Эти самые события разворачивались по всей огромной стране. У большинства иностранцев хватило ума не лезть самим на наши просторы. У кого смелости было больше, чем мозгов — как писал Константин Симонов «помянуть нам впору мертвых репортеров». Кстати, когда я собирался отчаливать на бронепоезде, знаете какие мне деньги предлагали, чтобы я того или иного журналюгу взял с собой?

Так что мы оказались монополистами на информацию.

— Ты не представляешь, иногда наши секретарши не успевали распечатывать ростовки, [75] Слово ввел ГГ. Переиначенное «тассовка». Так при СССР журналисты называли информашки ТАСС, рассылаемые по редакциям. — рассказывал Миша.

И получилось, что за бугром СМИ ориентировались на нашу подачу событий. В Европе уже начали шустрить антибольшевистские силы — пока, в основном, те, кто болтался в составе разных представительств в странах Антанты и первые эмигранты. У них наша работа вызывала истерику. Но возразить-то было нечего. Слишком многие хотели читать про Россию.

— Вот так и живем, — подвел итог Миша. — Слушай, а может, нам название поменять? А то ведь мы поддерживаем тех, кто сидит не на Выборгской стороне или Пресне, а в Кремле.

— Подождем. Бренд есть бренд, — не согласился я, вспомнив «Комсомольскую правду» моего времени. Она ведь не имела никакого отношения ни к одному из шести существовавших в моё время комсомолов. (Слово «бренд» я уже давно ввел в обиход.)

— Тогда давайте выпьем за нашу газету. Эх, тебя, Сергей всё-таки очень не хватает. Может, как-нибудь мне договориться, чтобы ты тут работал?

— Боюсь, не выйдет. Я думаю, скоро мне предстоит работа как раз на стыке двух видов моей деятельности.

— Даже так. Андрей, я так понимаю, Красная Армия в ближайшие два-три месяца не сможет двинуться на этих уродов в Сибири?

— Да, вряд ли. Сил мало. Доигрались в добровольчество, мать их. [76] Напоминаю, что история идет совершенно не так, как в РИ.

— Ха, значит, придется вам ехать на премьеру замечательной фильмы «Спаситель Отечества. Часть 2.»

— А он появится в Сибири? — Спросила Светлана.

— Раз уж не успели их задавить — обязательно. И скоро. Таковы уж особенности революций.

Светлана слушала Мишу с некоторой иронией. Когда моя подружка выпивала, в ней просыпалось ехидство. Точнее, её анархистский взгляд на мир. Он заключался в том, что Светлана категорически не признавала «исторических закономерностей», считая, что все они высосаны из пальца, а на самом деле жизнь идет непредсказуемо. Она любила говорить:

— Обосновать можно всё, что угодно. Есть у меня один такой знакомый комиссар, он что надо, то и обоснует. А вот вспомните — прошлым летом и большевики, и питерские анархисты считали, что произойдет рабочая революция. А в стране произошла крестьянская революция не по Марксу, а по Бакунину. И большевики её возглавили. Говорят, Кропоткин за голову хватается, никак не может понять, как это случилось…

Вот и теперь Светлана смотрела на Мишу с большим сомнением.

— Значит, придет новая сильная личность? А может, ты и имя можешь назвать?

— С большой долей вероятности, как говорят математики. Колчак Александр Васильевич, бывший командующий Черноморским флотом.

Я чуть не подавился бастурмой, которую пережевывал. Да у Светланы ехидство улетучилось. Миша, хоть и производил на постороннего человека впечатление болтливого еврея, на самом деле был очень скрытным парнем. И подобными заявлениями не разбрасывался. Впрочем, это профессиональная журналистская черта. Факты держи при себе.

Андрей тоже заинтересовался.

— Обоснуй.

— Хорошо. Я как-то, ещё до переворота, задумался — они не успокоятся. Поднял материалы ещё за апрель-май. По твоей, Сергей, методе. И обнаружил, что кандидатов сперва было трое. Один — Корнилов. Но, судя по всему, он уже Россию не спасет. Второй — генерал Алексей Алексеевич Брусилов. Но он сейчас в Москве и служит в Красной Армии. [77] В РИ генерал Брусилов стал сотрудничать с красными в 1920 году, после начала Советско-польской войны. До этого он заявлял о своем нейтралитете.

А третий — Колчак. В июле по приглашению флотского командования САСШ он отправился за океан изучать минное дело. Андрей, вот скажи: Колчак — хороший флотоводец?

— Я не моряк, но, вроде, один из лучших.

— Так вот ответьте мне, стопроцентному шпаку — что там в Штатах за столь великие достижения в минном деле, что для их изучения требуется такой серьезный флотоводец? И наконец — Колчак появляется в Омске в качестве военного министра КОМУЧа. Кстати, там же крутится некий французский генерал Жанен.

— А-а, вот и он там нарисовался. Тогда и в самом деле дело обстоит именно так, как ты сказал.

— Ты о нем что-нибудь знаешь? — Оживился Миша.

— Ага. Он командовал формируемыми у нас чехословацкими частями. А их по некоторым сведениям, как раз и собирались использовать для второй серии корниловщины. Мы просто наших противников опередили. А потом уже сформированные части расформировали. Всё понятно. Наверняка Колчаку обещали помощь и взяли с него какие-нибудь обязательства, — пояснил я.

— Неужели американцы хотят что-то отхватить от России? — Спросила Светлана.

Миша махнул рукой, в которой была вилка.

— Ты имеешь в виду территорию? Вряд ли. Классический колониализм устарел, как и сословная монархия. А вот концессии и такое прочее предоставить американцам на выгодных для них условиях — это уж наверняка.

Андрей вздохнул.

— Черт побери, сколько ж будет этих спасителей России?

Меня пригласил Сталин. Дело-то, в общем, обычное. После наших поездок со мной говорили и Сталин, и Дзержинский. Хотя я им формально не подчинялся. Виссарионович интересовался не тем, с кем мы там воевали, а разными тонкостями — как люди живут. Дзержинский выспрашивал меня о разных контрреволюционерах, с которыми мне пришлось повстречаться на пути. И это нормальное дело.

Но… Я подозревал, что Сталин давно просек: «совы не те, кем они кажутся». В смысле, что я совсем не тот человек, за которого я себя выдаю. Но вида он не подавал.