Дмитрий Дудко - Воины Солнца и Грома

Мирович поднялся из-за стола и ушел вместе с корчмарем. Радо уже окончил ужин, когда в корчму ввалились трое варягов и низенький худощавый мадьяр. Краснорожий варяг со щетинистой бородой хлопнул юношу по плечу.

— С праздником, Радо! Ты когда вернешь четыре ногаты?

— Когда это я занимал у такого, как ты? А если тебе, Скегги Задира, выпить не на что, так я не виноват.

— Что?! Оскорблять викингов? В Англии мы за меньшее сжигали села.

— А здесь — Русь! И ты тут не викинг, а варяг. Наемник!

В следующий миг Радо едва успел отскочить к стойке, уворачиваясь сразу от трех длинных клинков. И тут из-за соседнего стола поднялся вислоусый безбородый воин в полушубке, стянутом черным поясом с серебряными бляхами. Длинные седеющие волосы цветом напоминали волчий мех полушубка.

— А не много ли вас на одного?

— Что тебе до него, Хадобард? Ты ведь гот, а мы тоже с Готланда.

— А ну, прикрой сзади!

С мечом в руке Хадобард вскочил на стол. Из двух бросившихся к нему варягов один тут же отлетел к двери от удара сапогом под челюсть. Звон стали огласил корчму. Сзади Радо сдерживал напор разъяренного Скегги Задиры. Заметив краем глаза, что мадьяр снимает с пояса аркан, дружинник швырнул скамью под ноги Задире и, пока тот поднимался, успел перерубить кожаную змею, упавшую было на шею Хадобарда. Выбив клинок у второго противника, гот обернулся к Скегги и обрушил ему на голову удар плашмя, мигом повергший яростного викинга. Сопровождаемый здоровенным холопом с дубиной, в комнату вбежал корчмарь.

— Вон из моей корчмы, буяны! Не то скажу старейшине связать вас и отвести в Киев!

Подхватив под руки бесчувственного Скегги и прокричав уже в дверях: «Викинги обид не забывают!», варяги покинули корчму.

— Нашли себе родича, бродяги! Хоть я и вправду гот. Из малых готов — слыхал про таких? Мы на Дунае лет за триста до болгар поселились. Хадобардом меня по-готски зовут. А по-славянски — Вылко. Волк!

— А я тоже родом из Болгарии, хоть и вырос в Киеве.

Долго в этот вечер новый знакомый рассказывал Радо о богатой и веселой стране за Дунаем, о князе Борисе, предавшем веру отцов и залившем Болгарию кровью…

Целый день ехал Радо безлюдной дорогой. Слева раскинулась под кручами долина Днепра, справа тянулась однообразная снежная равнина. Лишь расплывшиеся от времени курганы вздымались среди нее, словно спины затаившихся под снегом огромных зверей. Смеркалось, и неясная тревога заползала в душу одинокого всадника. Вспоминались смутные предания о лихих чужеземных воинах, не нашедших покоя и в могилах, о проклятых сокровищах, скрытых под курганами…

Вдруг на одной из насыпей просел снег, и из кургана выехал всадник на черном коне, в коротком красном плаще, с мечом и кинжалом у пояса. На золотых застежках плаща гриф и тигр яростно дрались между собой и с косматым быком. На руках всадника блестели массивные золотые браслеты, уздечка сияла в лунном свете чеканными серебряными бляхами.

— Я Сауасп-Черноконный, царь росов, лучший полководец великого царя сарматов Фарзоя, истребитель скифов, гроза славян…

— А я — Радо, дружинник Дира, великого князя Руси.

— Так росы по-прежнему великий народ? Почему же ты говоришь на языке венедов-славян, этих презренных трусов, достойных лишь вечного рабства?

— Сарматский род свой у нас многие помнят, бояре особенно. А русский язык — славянский, другого у русичей и нет. Разве сами мы не славяне?

— Лучше бы росам погибнуть всем в славных битвах, чем уподобиться собственным рабам! Ты говоришь, что в вас есть наша благородная кровь? Так дай ее мне! — Среди черной бороды сверкнули большие белые клыки.

— Попробуй раньше русского меча, нежить могильная!

Радо сумел отразить несколько ударов сарматского меча, но затем опытная рука Сауаспа выбила у него из рук оружие. Юноша соскочил с коня, змеей увернулся из-под удара и сдернул не имевшего стремян противника за ногу с седла. Падая, тот выронил меч, но тут же вскочил, бросился на Радо с кинжалом, повалил в снег. Дружинник успел перехватить руку сармата, но клыкастая пасть упыря уже тянулась, жадно рыча, к шее юноши. Краем глаза Радо заметил мчащегося к ним большого волка. На серой шкуре блестел серебряными бляшками черный пояс.

— Христос, не дай погибнуть от нечистей!

Волк стремительно прыгнул и сомкнул челюсти на горле Сауаспа…

Когда Радо пришел в себя, над ним стоял, довольно усмехаясь в вислые усы и засунув руки за черный с серебром пояс, Вылко-Хадобард.

— Что, умеет твой Христос волком бегать?

Радо с трудом встал, огляделся. На снегу лежал пожелтевший скелет, усыпанный бурым прахом. Костлявая рука сжимала перержавевший кинжал. Из снега торчал такой же ржавый меч. В стороне валялся конский костяк с остатками черной шкуры.

— Варяги в корчме, упырь, еще и оборотень… У какого же это хозяина столько слуг? Не у Мировича ли?

— Оборотни бывают разные: кто от рождения, кто от злых чар, а кто от воинской волшбы… А хочешь знать, кто твоей души ищет, взгляни, с чем тебя Михаил послал. На печать хоть посмотри!

Печать и впрямь была странная. Не княжья — с трезубцем, не владычья — с крестом, а с невиданным чудищем: человек с петушиной головой и змеями вместо ног.

— Это Абрахас, над греческими бесами старший. Поезжай с ним дальше, не такую еще нечисть встретишь.

Радо сорвал печать, развернул грамоту… Пергамент был чист.

— Значит…

— Значит, до Роденя ты не должен был живым доехать.

— Михаил, чернокнижник проклятый! Все скажу князю Диру!

— Можно и ему, он старых богов не забывает. А если что — иди к Творимиру. Землянка его над Днепром, у Варяжской пещеры.

Хадобард наклонился над костями кровавого царя росов, поднял золотые застежки и браслеты и швырнул их в темную расселину в кургане.

— Пусть это золото могильным татям достанется, а не добрым людям!

У устья Крещатой долины Радо неожиданно встретил молодой дружинник Милонег.

— Не иди в Киев, Радо! Ищут тебя. Будто бы ты княжью грамоту хазарам продал…

— Да кто такому поверил?

— Боярские сынки в корчме у Мировича языки распускают, вот и решено их припугнуть. А для примера наказать тебя — ты же безродный, заступиться некому… Помни, я тебя не видел, а ты меня.

В уютной землянке над Днепром, у жарко натопленной печки-каменки, сидели Творимир, Радо, Вылко и длинноволосый, увешанный амулетами мадьярский шаман — татош.

— Почти двадцать лет назад, — неторопливо рассказывал мадьяр, — наш род кочевал в низовьях Днепра. Однажды к нам пришел чернобородый грек и нанял меня и еще двух парней, чтобы раскопать какой-то склеп в мертвом городе над лиманом. Мы долго ходили среди развалин, пока грек не нашел каменную плиту, на которой был высечен человек с собачьей головой. Склеп давно обвалился. Камни свода сплавились, будто в них ударила молния. Под ними мы нашли железную волчью голову, потом оплавленные куски железа и обгорелые человеческие кости, потом — железные звериные лапы с перстнями на когтях. Тут грек обрадовался, торопливо отодрал ножом перстни от железа и щедро заплатил нам. Уже темнело, и мои товарищи поспешили уйти — подальше от забытых мертвецов и неведомых чар. Но я украдкой вернулся и спрятался за остатками стены. Думал — грек хочет один отыскать и забрать себе клад. Но чернобородый больше, не копал, а очертил себя кругом со странными знаками и забормотал непонятные слова. Задрожала земля, и из-под нее появился человек в черном греческом плаще, с бледным, как у мертвеца, лицом. Они с чернобородым о чем-то говорили по-гречески, и вдруг тот, второй, обернулся в мою сторону и превратился в огромного волка. Он стоял на задних лапах — весь из железа, но живой, и вой его был подобен скрежету металла! О Нуми-торум, отец богов! — Татош закрыл лицо руками. — Я бежал, словно перепуганный сайгак. После этого я заболел, мне стали являться духи, и род определил меня в ученики к татошу. Тот склеп мой учитель велел разрушить, волчью голову и остальное железо переплавить в кузнечном горне, а слиток бросить в море. Сейчас меня считают сильным колдуном, но я скорее решусь вызвать из нижнего мира всех чертей-ордогов, чем дух погребенного в том склепе. А чернобородого я не раз видел в Киеве. Теперь он — епископ Руси!