Андрей Дай - Без Поводыря

Жалел иногда, что довелось мне ту, первую, жизнь прожить в двадцать первом веке, а не, например, в конце двадцатого. Когда еще живы были старые мастодонты — организаторы индустриального строительства из эпохи СССР. Вот бы у кого поучиться как на пустом месте, с минимумом ресурсов, гигантские производства строить! Может, были и у них ошибки и неудачи. Может быть, и не стоило вообще перегораживать Великую Обь, наливать микроскопическое, по сравнению с другими сибирскими, водохранилище, резко изменившее экологию и сейсмическую опасность прилежащей местности…

Только — не нам их судить. Стоят заводы, и мосты, и плотины. И нефть, ими найденная и покоренная, по ими проложенным трубам в бюджет изрядную долю несет. Почему вот, до меня только сейчас дошло — какими великими были предки?! Насколько героические их свершения?! Сам же речи с высоких трибун произносил, грамоты к юбилеям раздавал. Руки жал. Формально. Не искренне. Радовался, когда удавалось еще какую‑нибудь часть от гигантов советской индустрии откусить и выгодно перепродать… Гнидой, я Герочка, был. Жирной, присосавшейся к чужим успехам, к результатам чужих трудов, вшой. Только подумаю, в морду себе плюнуть хочется…

Так‑то, умом, понимаю, что, по сути, те строители индустриальной мощи страны, обладали одним немаловажным ресурсом, которого нет, и скорее всего никогда не будет у меня теперь. Те же речки, полезные ископаемые и глухая тайга. Вот чертежи из столицы господин инженер Буттац пришлет — и строительные машины можно будет построить. Но вот доступного, волшебной силой какой‑нибудь комсомольской путевки, практически бесконечного, числа рабочих рук, мне не видать, как своих ушей. Нет у меня за спиной руководящей и направляющей миллионной правящей партии, способной решением пленума стронуть с места, посадить в кабины тракторов и самосвалов, сотни тысяч человек!

Придется как‑то обходиться. Возводить мой Транссиб не как БАМ — напряжением сил всего государства, и с привлечением целой армии строителей, а как‑то иначе. Использовать те преимущества, те стимулы высочайшей производительности труда, о которых и не задумывались большевики. Желание людей уберечь членов своих семей от голода и холода, хотя бы. Ну или заработать еще один миллион, если хотите. Мне нужно долг всем грядущим поколениям земляков отдавать, а не деньги в чужих карманах пересчитывать.

В общем, тему химзавода больше не поднимали. В Ирбите начиналась ярмарка. Мясников с Гилевыми засобирались, заторопились, пообещав потом, после окончания торгов, еще навестить меня в Колывани. Насилу уговорил Ваську взять с собой татарского казака — Рашитку со щенками. Хотя бы до Тюмени. Ну и помочь пристроиться к какому‑нибудь каравану, идущему на запад, в Нижний Новгород. А мне оставалось только проводить уезжающих, и вновь браться за письма, за прожекты, за свою ненавистную бухгалтерию, наконец.

А потом на подворье первогильдейского Колыванского купца Кирюхи Кривцова ворвался на взмыленном коне молодой казачек — посыльный.

— Беда, Ваше благородие! — прохрипел он, утирая иней с жидкой еще по возрасту лет, бороды. — Кокоринский караван злыдни постреляли!

И мирный ужин, богатое, хоть и не скоромное — Великий пост на дворе — застолье взорвалось суетой и приготовлениями. Бряцало оружие, и хищно поблескивали в нервном свете керосиновых ламп тупые свинцовые головки патронов.

— Нешто ты сам в погоню, Герман Густавович? — удивился Кирилл Климович. — Подиткось и без тебя управятся. Коли зверя, с Божьей помощью, скрадывают, так и двуногих охальников сумеют. А тебе, твое благородие, не по чину будет…

Какое, к Дьяволу?!!! Моя железная дорога в опасности! Больше месяца специально выпрошенный у московского богатея Кокорина миллион ассигнациями добирался до моей губернии. Целый воз денег, предназначенный для расчетов с рабочими, которые уже этой весной должны были начать укладку рельс на первом участке будущей магистрали! Отдать?! Подарить каким‑то скотам? Ворам и разбойникам?! Зубами рвать буду! Без суда и следствия!

Час спустя, успокоившийся, умиротворенный размеренной рысью выданного колыванским купцом коня, выговаривал сам себе, что не догадался поставить в известность местные полицейские власти. Оглянулся на наш, прямо скажем, небольшой отряд, и подумал, что еще пяток стрелков точно бы не помешал. Ладно хоть Кривцов местного проводника дал — отставного пожилого казака с покалеченной левой, беспалой рукой. Иначе вообще бы втроем были, против банды — неизвестной числом, но, тем не менее, не побоявшейся совершить нападение на хорошо охраняемый караван.

— Не журись, твое благородие, — словно почувствовав, что моя ярость, моя слепая решимость немедленно найти и покарать злодеев, стала рассеиваться, поспешил поддержать меня беспалый Силантий. — Оне нынче в берлогу свою подались. Добычу делить да страх хмельным заливать. Тут‑то мы их и возьмем.

— Конечно, — согласился я. — Так все и будет.

Хотелось верить, что мы оба правы. И все же, когда уже присыпанная свежим снежком тропа вывела нас к логову — укромной лесной заимке, торопиться не стал. Тем более что был выбор — напасть немедленно, в надежде на неожиданность, и на то, что бандиты еще не избавились от страха, но уже успели расслабиться, понадеявшись на удаленность своей базы от тракта. Или укрыть лошадей в логу, аккуратно, по большому кругу обойти строения, и лечь в засаду с наветренной стороны, дожидаясь, пока злыдни зальют глаза водкой на радостях.

Понятно, что именно я выбрал. Не от нерешительности конечно — Боже упаси. Из осторожности. Не хотелось по–глупому терять бойцов, да и собственное здоровье оценивал куда дороже, чем этот несчастный миллион ассигнациями.

Проводник легонько тронул за плечо, отвлекая от воспоминаний. Склонился к самому уху и выдохнул:

— Их шестеро. Скоро уже…

Шесть — это не много. В полтора раза больше нас, но, все‑таки не так страшно, как могло бы быть. Всего два выстрела каждому…

Скажу сразу — пришлось начать атаку раньше, чем мы планировали. Низенькая, по плечо взрослому человеку, дверь в избушку резко распахнулась, и на заснеженный дворик вылетел раздетый до исподнего, босой человек. А следом за ним — еще трое, в отличие от первого, одетые и обутые. И с короткими, кавалерийскими карабинами в руках.

Теперь уже никто никогда не узнает, чем именно провинился этот, ставший последней жертвой банды, разбойник, но я даже на колено привстать не успел, как раздалось сразу три выстрела, и босой рухнул возле саней, марая вытоптанный дворик темной кровью. Тут же заговорили спенсерки моих казаков, а я, разом позабыв о собственных планах, рванулся вперед с револьвером в руке. И, клянусь, только неожиданно ослабевшие от долгого лежания в неудобной позе ноги, причина того, что к избе я подбежал не самым первым. Зато именно мне пришлось пристрелить рвущихся с цепи, беснующихся от ярости собак. Жаль их. Они‑то уж точно ни в чем не виноваты…