Андрей Дай - Без Поводыря

— Конечно, хочется, — охотно признал Маткевич. — Тогда надобно уже и вставать попытки делать. Иначе — вред один…

— Так давайте пробовать, — обрадовался я покладистости врача.

— Непременно. Сейчас слугу вашего кликну, и станем пробовать. Только, давайте так! Ежели вы в себе силы не сыщите, чтоб хотя бы минуту простоять, так и спорить со мной более не станете! Ну как, голубчик? Могу я полагаться на ваше слово?!

— Конечно, — легкомысленно согласился я. — Давайте же начинать…

Пока Маткевич ходил за белорусом, я изъерзал в опостылевшей кровати. Желание встать, наконец, на ноги, настоящим цунами смыло все опасения, которые могли возникнуть после намеков доктора. Я сжимал и разжимал мышцы в конечностях, и мне казалось, что тело полно сил. Неужели я не буду в состоянии простоять, просто стоять, не двигаясь, некоторое время?!

На мне была одета длинная, напоминающая женскую ночнушку, рубаха. Раз в пару дней я, с помощью слуг, переодевался в свежую. Потому, как прежняя начинала неприятно пахнуть и выглядела так, словно ее непрестанно жевала какая‑то лошадь. И, к несчастью, именно в тот день нужно было бы провести эту процедуру…

В общем, когда дверь неожиданно распахнулась, и в спальню вошли Ее Императорское высочество, цесаревна Мария Федоровна с какой‑то незнакомой девушкой, я не просто выглядел тополем на ветру — бледный и шатающийся, а еще и пах, как портянки кавалериста. Такой конфуз…

— Вот как?! — воскликнула Дагмар, распахнув свои невероятные, цвета кофе, глаза. — Неожиданно! Мы полагали, вы еще не встаете…

— Вы были совершенно правы, — проскрипел я, сквозь сжатые от боли зубы. — Но я обязательно должен был это сделать. Я дал слово…

— Ах, мой рыцарь, — всплеснула цесаревна по–немецки. — Вы неисправимы! Стоит ли такая малость того, чтоб так себя мучать?!

— О, да! Ваше высочество, — представив на миг ложку с желто–зеленым, приправленным травами, мясным бульоном. — Присаживайтесь, моя госпожа. Я уже скоро…

— Я буду стоять, пока стоите вы, Герман, — нахмурилась молодая женщина. И тут же, уже по–русски, добавила. — Знакомьтесь, Герман. Это Сашенька Куракина. Моя приятельница и фрейлина.

И по–немецки:

— Она не говорит на этом языке.

— Рад знакомству, мадемуазель, — до белых пальцев впившись в плечо терпеливо переносящего мои издевательства Апанаса, медленно и совсем чуть–чуть, поклонился я.

— Что же это, мой рыцарь, — на языке Гёте, покачав головой, продолжила Минни. — Что за страшная страна! Все, совершенно все дорогие мне люди, не отличаются крепким здоровьем. Вы, Никса, Мария Александровна…

— А с… — начал было я спрашивать, и тут же вспомнил о платочках с кровяными пятнами, про которые рассказывала Великая княгиня Елена Павловна. — Я выздоровею, Ваше высочество.

Дагмар вскинула на меня огромные, полные влаги глаза. Задержала на миг, и отвела взгляд в сторону.

— Я весьма на это надеюсь, — тихо проговорила она.

— Ну что ж, голубчик, — толи не осознавая, что в его «больничной палате» присутствует будущая Императрица, толи, просто игнорируя этот факт, Матвекич отвел, наконец, глаза от циферблата часов. — Вы меня убедили. Завтра станем учиться ходить.

Доктор близоруко обвел стоящих у дверей дам глазами.

— Апанас. Уложи Германа Густавовича. А я спешу откланяться. Сударь. Сударыни. Честь имею. У меня еще масса больных…

— Я сам, — улыбнулся я белорусу, когда он усадил‑таки меня на край кровати и нагнулся уже, чтоб помочь закинуть дрожащие от чрезмерных усилий ноги. — Спасибо.

Слуга что‑то буркнул себе под нос, криво поклонился дамам, и пошаркал в сторону дверей.

— Милейший, — обратилось к нему Дагмар. — Будь любезен. Принести сюда еще… три стула. У твоего хозяина сегодня много гостей.

Я откинулся на гору подушек, расслабил мышцы и теперь уже мог улыбаться.

— Кто‑то еще должен прибыть? — сделал я вид, словно не понимаю намеков.

Девушки переглянулись, и, похожая на милого котенка фрейлина, с легким акцентом, какой бывает, если родным языком пренебрегают в пользу другого, раскрыла страшную тайну.

— Мы приехали вместе, сударь. Ваша невеста, Наденька Якобсон, показывает усадьбу Его высочеству. Володя Барятынский, конечно же, сопровождает Николая Александровича.

— Кхе… А…

— Ваш секретарь, господин Карбышев, любезно согласился их всех проводить.

— Вот как, — осторожно кивнул я. — Значит, они не смогут заблудиться во всех этих переходах и тупиках.

Дамы оценили мою шутку и хихикнули. Так вот и вышло, что когда в комнату вошел Никса, у них на лицах сияли улыбки.

— Здравствуйте, Герман, — подождав, пока Апанас, с совершенно счастливой рожей, поставит стул рядом с креслом Дагмар, и усевшись, поздоровался царевич. — Как вы себя чувствуете?

Банальный вопрос, но я был благодарен будущему царю за внимание. В последние несколько дней, мне, этого внимания, недоставало.

— Герман уже пробует вставать, — похвасталась принцесса.

— Здравствуйте, Ваше высочество. Прошу прощения, но больше раза в день я пока это сделать не могу.

— Это ничего, — пряча ладонь жены в своей, и улыбнувшись, покладисто ответил Никса. — Главное, что вы живы. Признаюсь, мы были…

— Мы переживали за вас, Герман, — ринулась на помощь Дагмар. — Зачем вы ведете себя, как какой‑то античный герой? Откуда это юношеское желание непременно лично извести всех разбойников?

— Не думаю, что у нашего героя был выбор, дорогая, — вдруг принялся защищать меня цесаревич. — Мне доложили, что ограбленный теми злодеями караван, был весьма ценен для Германа Густавовича.

— И что же там было такого, ради чего стоило бы рискнуть жизнью? — заспорила Великая княгиня.

— Мечта, моя государыня, — сказал я. — Там была мечта.

— Ну, о чем вы, Герман Густавович, мечтаете, то нам известно, — хмыкнул Николай. — Неужто и теперь не отступились? Так, что и под пули готовы?

— А почему, собственно, Ваше Императорское высочество…

— Давайте по простому. Здесь же все свои.

Миша Карбышев, тенью просочившийся в мою спальню вслед за адъютантом цесаревича, тихонько отступил за широкую спину князя Барятинского. Глаза моего секретаря даже не блестели — горели. На щеках полыхал румянец. Его не трудно было понять. Одно дело знать, что твой начальник ведет переписку с наследником престола Империи. И совсем другое — слышать выражения особого расположения из уст самого царевича.

Странные, все‑таки, теперь живут люди. В церковь ходят поговорить с Богом, который ни разу им не отвечал. Жилы рвут ради страны, которая принадлежит небольшой, в общем‑то, семье. А стоит представителю этой самой семьи появиться в пределах прямой видимости — так их аж распирает от любви к своим хозяевам. Вот как среди такого народа могли появиться люди вроде Володи Ульянова, искренне желавшего Родине проигрыша в войне?