Анатолий Ткачук - Лекарство от Апокалипсиса

– Я не совсем понимаю, что это может значить? – Алекс с некоторой настороженностью посмотрел на Макса.

– Это значит, что организм сформировал собственную систему защиты. Смотри, если присмотреться, то видно, что дело не в равномерности исходящего от тела излучения. Точнее, это уже следствие. Видишь, очень четкий контур излучения формируется. Его будто что-то обрубает, не давая распространяться дальше. И если заметил, вокруг идет едва фиксируемое свечение, которое почти не уловимо человеческим взглядом.

– Я думал, это только дефект съемки, – Алекс пожал плечами.

– Нет, – протянул Макс. – Никакой это не дефект! Это же самое главное! То, что мы искали! Это барьер, который выставил сам организм! Получается, что все вышло практически так, как мы с тобой предполагали с самого начала. То есть, на определенном этапе кроме физиологических изменений организм начал меняться энергетически. Возможно, одно повлекло за собой другое… Но что оказалось первично в этом деле, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Да и не в том суть. Мы доказали главное, что жизнеспособными остались те особи, которые сумели правильно перестроиться под новый энергетический фон и, возможно, под новую систему излучения самой планеты. Ведь те кролики и крысы, которые умирают от последствий облучения, наверняка лишены подобного ореола. Он, как новый энергетический уровень защиты, если тебе так больше нравится это называть, энергетический доспех, созданный самим организмом. С одной стороны, он не дает тратить собственную энергию человека, с другой, не допускает внутрь внешних воздействий. Понимаешь, каковы бы ни были условия, различные организмы все-таки находят одну и ту же лазейку для того, чтобы продолжить свое существование. Причем это единый механизм для всех, будто заложенный в программу жизни и выживания. Наверное, это не всегда происходит так быстро.

– Правда, есть одно большое «но», – Алекс прервал рассуждения Макса. – Этот защитный барьер не может сформироваться, пока человек не окажется в условиях, запускающих его функционирование. То есть, нужна его некоторая инициация. В нормальных условиях, я так думаю, это почти невозможно. Значит, что же? Ждать начала конца, укрывшись под сводами арки, и надеяться на то, что все остальное пойдет по тому же сценарию?

– Это ты правильно говоришь… – Макс что-то вновь принялся прикидывать в голове. – Давай взглянем на тебя и станем немного ближе к истине. – Его натянутая улыбка в этот раз придала лицу зловещий вид.

– Думаешь? – Алекс в нерешительности сделал шаг к установке.

– Только заземлиться не забудь, мощность у нее чересчур велика, – Макс попытался это сказать нарочито ученым тоном. На самом деле его разум кричал: «Быстрее! Быстрее! Торопитесь!»

Вновь зашумел генератор.

Процедура, вопреки сомнениям Алекса, оказалась достаточно быстрой и совершенно безболезненной. Он даже не успел понять, что происходит, когда все закончилось, и Макс с озадаченным видом позвал взглянуть на полученное изображение.

– Что там вышло? – с нетерпением спросил Алекс.

– Если бы я знал, что вышло… – он задумчиво смотрел на изображение. – Случилось то, что твое энергетическое поле очень сильно сжалось и местами получило глубокие разрывы.

– Что же получается? Ничего из того, что мы проделали с моим организмом, не помогло?

– Возможно, защитные свойства появляются только у последующих поколений, если они рождаются относительно жизнеспособными, – Макс пожал плечами. – Именно поэтому, если взглянуть вглубь истории, там найдется немало примеров того, как жизнь на планете возрождалась именно из отдельных очагов. И такой очаг будет здесь, в Чернобыле, если мы сможем рассказать об этом людям.

– Да, это будет новый очаг жизни, но без нас, – тяжело вздохнул Алекс и закашлялся уже привычным бронхитным кашлем.

– Без нас, хотя… чем черт не шутит… Я вообще себе не представляю в деталях того, как все эти процессы в путешествиях во времени могут влиять на происходящее. Могу только догадываться и то, скорее всего, очень отдаленно.

– Только что теперь рассказывать людям из нашего прошлого? Ребята, идите жить в места радиационных катастроф и, может быть, у вас будет шанс выжить, если вдруг случится ядерная война?

– Ты, в общем, правильно понял идею. Собственно, мы вернулись к тому, с чего начали. Нужно любым доступным образом попытаться запустить в организме механизм формирования энергетической защиты. Главное – в этом деле не переусердствовать. Слишком тонкая здесь грань. Но я думаю, что так или иначе на планете немало мест, пострадавших от радиации, и там уже выросло несколько поколений тех, к то должен жить в мире. Их нужно только попытаться уберечь от первичных поражающих факторов и помочь приспособиться к новым условиям в полной мере. А это смогут сделать люди, организмы которых еще не приспособлены к жизни в радиационной среде, но которые уже начали готовится к этому. Именно они способны продолжить свой род и, может быть, помочь сохранить какие-либо научные знания для будущего. Если же быть откровенными с самими собой, то людям нужно не в какие-то абстрактные места стремиться, а именно сюда. В саркофаг, который должен для них стать новым ковчегом.

– Ковчег в саркофаге? Это же утопия. Хотя это, похоже, единственное верное решение.

– Утопия. Все, что с нами произошло, это само по себе фантастика. А наши сохранившиеся жизни – это сам по себе невероятный дар, которым мы должны распорядиться правильно. Понимаешь, все человечество спасти невозможно, но отдельного человека всегда можно. И в этом наша главная задача, – Макс говорил без передышки. Закончив, он сделал глубокий тяжелый вдох, от которого вдруг закружилась голова.

Алекс не мог возразить ни единому слову, так как иного пути просто не оставалось, но где-то в глубине его уставшей души скреблось сомнение, похожее на крохотного комара, мешающего заснуть в темной душной комнате. Казалось, что время, отведенное им для жизни в саркофаге, уже подошло к концу, и теперь оставалось только ждать развязки. Она могла наступить в любое мгновение либо сорвавшись с неустойчивой крыши саркофага, либо проломанным сводом арки, либо новым более мощным ударом землетрясения, либо мучительной гибелью от экспериментов над собственными организмами. Многообразие финалов пугало. Но выход был, он был ничтожным, как иголка, лежащая посреди футбольного поля, и от этого отыскать его практически не представлялось возможным. Сердце замирало…

Сердце замирало, ожидая развязки. Привычно волновались приборы, демонстрируя постепенный рост показателей, предвещающих скорое открытие пространственно-временного перехода. Макс сидел неподвижно, едва переводя взгляд между скачущими цифрами. Каждое лишнее движение вызывало в его теле невыносимую боль, которую едва мог вынести не лишившийся рассудка человек. Он точно понимал, что ему оставалось совсем немного, возможно, несколько недель, а может, только часов. Но он почти не сомневался, что этот переход Алекса станет последним, который ему удастся увидеть. Но его огорчал не сам факт неотвратимости смерти, а то, что он так и не узнает, есть ли у человечества шанс.