Анатолий Ткачук - Лекарство от Апокалипсиса

– У тебя все должно получиться, иначе мне конец. – Макс попытался улыбнуться, но вместо этого на лице появилась болезненная гримаса боли и усталости, а из уголков губ засочилась алая кровь.

– Получится, – Алекс вздохнул, отводя глаза. От этих слов веяло какой-то безнадежностью, и ему казалось, что Макс хочет попрощаться с ним навсегда, – иначе мне тоже не так долго осталось.

– Повтори еще раз, что ты должен сделать…

Макс не успел договорить. Оборвав его, по коридору в очередной раз разлились вспышки временного перехода. Алекс на мгновение замер, глядя в потухшие глаза своего спутника. Губы дрогнули в неозвученном: «До встречи». Только перед последним шагом в проход, готовый принять его психофизическую сущность, он оглянулся. Макс стоял неподвижно, похожий на серую тень, которая вдруг оторвавшись от подошв своего владельца, двинулась по собственному пути, прекрасно понимая, что жить осталось лишь секунды.

В это последнее мгновение, которое оставалось до полета в неизвестность, как будто уместилось все сущее, вспыхнув обжигающим пламенем рассудка. Если бы Алекс сейчас остановился, то не смог бы сделать следующего шага. Поэтому пересилив всякий страх и возможные сомнения, он, как самоубийца, срывающийся с крыши, сделал уверенный прыжок в пустоту.

Пот холодной струйкой побежал по лбу и, сорвавшись, большой каплей упал на марлевый тампон, вовремя поднесенный медсестрой, лицо которой было скрыто за марлевой повязкой. Алекс ощущал предельное напряжение и сосредоточенность в теле носителя, который, судя по всему, был врачом. Перед ним на столе лежал мальчик лет десяти с абсолютно лысой головой и разлившимися синяками под глазами. Из его рта торчала интубационная трубка, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких. Откуда-то из-за спины доносился мерзкий писк кардиографа, уже две минуты рисующего на экране прямую линию.

Носитель после секундной паузы, похоже, уже не в первый раз приступил к непрямому массажу сердца, осуществляя быстрые толчки тяжестью всего своего тела, на несколько сантиметров прогибая грудину обездвиженного детского тельца.

В небольшой перерыв ассистент по команде носителя профессиональными движениями установил в вену катетер и принялся вводить один за другим препараты для обеспечения работы сердца. Но писк кардиографа по-прежнему возникал сразу же после того, как все действия останавливались.

Алекс не понимал значения многих действий, он лишь видел их безрезультатность и ощущал, как до предела напряжены нервы носителя. Силы явно оставляли его, но он не сдавался. Попытка, еще, еще, пятая, шестая… Время безнадежно уходило, оставляя лишь чувство неотвратимого конца.

В это время Алекс, в очередной раз вникая в ситуацию, пытался ответить на уже ставшие привычными вопросы: «Зачем он здесь? Кто эти люди? И самое главное, кто этот ребенок, лежащий на столе перед реаниматологом? Почему он попал именно сюда?» Но ответов как всегда не было.

Мысли кружили в голове, выписывая неожиданные петли. В этой ситуации – ситуации врача, бьющегося за спасение умирающего ребенка, отразилась беспомощность всего человечества перед неведомыми силами природы. Именно они вели цивилизацию по кривой ее истории, решая, когда нанести финальный удар. И каковы бы ни были знания людей, они никогда не смогут бороться с неотвратимостью гибели, заложенной в саму природу человека. И сам Алекс сейчас был похож, с одной стороны, на этого ребенка, над спасением которого бьются неизведанные силы, а с другой, он сам был врачом, стремящимся из последних сил сохранить не одного человека, а цивилизацию, безнадежно увязшую в череде бессмысленных войн.

– Хватит, хватит, остановитесь! – ассистент вдруг сильно начал трясти носителя за плечо, впиваясь в него напряженными пальцами. – Он мертв! Оставь его!

– Я же сделал все! Все, что мог… я не сумел ему помочь…не сумел! – Алекс ощущал, как с каждым словом сжималось сердце носителя. Его отрешенный взгляд метался сначала по неподвижному телу ребенка, потом перескочил на тех, кто ему помогал, и дальше по приборам и инструментам в комнате.

Затем носитель сделал резкое движение, сорвав с головы белый медицинский колпак, и в сердцах швырнул его на пол. Его нервы были напряжены до предела, превращая мышцы в камень. От этого отточенные движения вдруг превратились в неуверенные шаги заплетающихся ног. Алексу казалось, что перед глазами вновь и вновь прокручиваются последние секунды жизни ребенка…

Носитель рывком открыл дверь, ведущую из палаты интенсивной терапии в коридор. Он сделал несколько шагов и тут же остановился, упершись глазами в стоявшую у окна женщину. Будто почувствовав взгляд врача, она медленно обернулась, и по ее заплаканному лицу потекли новые струйки слез.

– Что с ним? – неуверенно слабым голосом спросила она.

– Все кончено, – твердо ответил носитель.

От этих слов тело женщины обмякло, и носитель едва успел подхватить ее, чтобы она не опустилась головой на кафельную плитку пола. К ним тут же подбежало несколько людей в белых халатах, которые под руки повели по коридору приходящую в себя женщину.

– Иван Александрович, Вы сделали все, что было в Ваших силах, Вам не в чем себя винить, – на плечо носителя легла рука его ассистентки.

– Я знаю, Мария, мы все сделали… все, что могли. Этот ребенок был обречен с самого своего рождения, появившись на свет недалеко от Чернобыля. Мы можем много спорить о влиянии малых доз облучения, но это очередной скорбный и показательный пример, что жить на территориях, зараженных радиоактивными материалами, нельзя.

– Да к тому же его отец побывал на ликвидации сразу после аварии и получил немалую дозу. Не зря же многим из них говорили, что лучше уже никогда не иметь детей.

– Да-да, – закивал носитель, – я все это читал в его медицинской карте. Вот и полный спектр заболеваний… А в результате просто не выдержало сердце, – он вздохнул. – Далеко не худший конец для подобного букета болезней. Только не легче от этого… Странно, что никто и никогда не думал о том, что рано или поздно все ядерные трагедии убьют последующие поколения. Не просто убьют, а с особым, изощренным коварством. И даже не всегда мы сможем понять, что стало виной той или иной смерти…

Эти слова вдруг взбудоражили разум Алекса. Они разбивали в пух и прах все идеи, он не хотел верить этому. Конечно, он знал это и раньше, но жизнь под аркой приучила его к совершенно другому видению всего происходящего. Неужели все то, к чему они с Максом шли так долго, пытаясь найти выход, было лишь иллюзией, самообманом и попыткой придать своему вынужденному заточению какую-нибудь осмысленность. Неужели вот так все надежды и мечты должны разбиться об острый, как скальпель, разум хирурга? Алекс ожидал, что это путешествие принесет нечто большее, чем полное разочарование и тотальная безнадежность, подписанная врачом…