Василий Звягинцев - Разведка боем

Как быть? Прикинуться ничего не знающим? Поздно. Одним упоминанием Трилиссера он уже подтвердил принадлежность к посвященным. Врать и выкручиваться? «Полковник» достаточно информирован и силен в психологии, чтобы разоблачить ложь, да и физически невозможно на ходу выстроить правдоподобную конструкцию… Что лучше — отказаться говорить и получить пулю сейчас, или все рассказать, рискуя навлечь на себя неотвратимую месть? Но зачем думать о мести, когда еще неизвестно, кто победит? Может быть «эти» разгромят «тех» наголову, и некому будет вспомнить какого-то Якова Агранова, который, кстати, вообще может исчезнуть бесследно.

Остается постараться сделать так, чтобы его не ликвидировали «эти», узнав все, что им надо, а приняли в свои ряды, и не на последние роли…

Пока он просчитывал варианты, Новиков рисовал на бумаге рожи одноглазых пиратов, выражающие последовательную гамму эмоций, от глупого добродушия до алчной свирепости.

— Хорошо, — проронил, наконец, Агранов, приняв решение. — Я согласен сотрудничать с вами, как говорится, не за страх, а за совесть. — И постарался придать лицу выражение, подходящее для одной из высоких договаривающихся сторон. — Но давайте обсудим сначала некоторые условия.

Но что мне розовых харит

Неисчислимые услады?!

Над морем встал алмазный щит

Богини воинов Паллады.

(Н. Гумилев).

«Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступлений большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину — это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу».

А. И. Деникин.

«Если бы три года русские люди не сражались против большевиков, если бы не было Степного и Ледяного походов, если бы не защищалась Сибирь, если бы не восстали Дон, Терек, Кубань, если бы в Крыму после Новороссийска не было снова поднято Русское знамя, — мы, русские, были бы вынуждены признать, что у нас, русских, нет чести и что Родина действительно не более чем предрассудок. И если честь спасена и если идея Родины — идея России — не умерла до сих пор, то этим мы обязаны безвестным героям, положившим жизнь свою у Пскова, у Омска, у Новороссийска, под Орлом, под Казанью, на Перекопе — во всей земле Русской. Этим мы обязаны Корнилову, Алексееву, Колчаку, Деникину, Врангелю. Вечная слава им!»

Б. Савинков. «О русской Вандее». 1921 год.

«Эти цитаты я нашел совсем недавно и включил их в свои заметки как еще одно оправдание и подтверждение правильности наших действий. Но меня одновременно тревожит тот факт, что мне требуется такое оправдание. Раздвоение личности или просто нормальная рефлексия? Но это сейчас представляет лишь академический интерес. Все то, что мы планировали, практически уже осуществилось. Пусть мы нарушили все навязанные нам с детского сада нравственные принципы, пусть потом найдутся люди, которые назовут нас безродными космополитами и не помнящими родства иванами (да и то, если мы снова окажемся в предыдущей Реальности), а я окончательно убедился, прожив здесь два месяца, — мы все делаем правильно!

…Не только Россия, но и весь цивилизованный мир в конце сентября 1920 года застыли в состоянии неустойчивого равновесия.

Русская армия генерала Врангеля с предельным напряжением сил за два месяца непрерывного наступления вышла на рубеж Ростов — Воронеж — Курск — Киев — Одесса, освободив территорию площадью свыше 600 тысяч квадратных километров. Причем она могла бы наступать и дальше, но Берестин убедил Верховного остановиться. На своем стратегическом компьютере он рассчитал оптимальную линию фронта, исходя из критерия максимальной пригодности к обороне. На всем протяжении демаркационная линия, которая в случае необходимости могла бы стать и границей между двумя Россиями, проходила по высоким, западным берегам рек, господствующим высотам, другим естественным преградам. Получившие передышку войска производили перегруппировку сил, строили оборонительные позиции, прокладывали полевые железные дороги к стратегическим опорным пунктам. В освобожденных от Советской власти губерниях проводилась мобилизация.

Южная Россия со столицей в Харькове смотрела в будущее с оптимизмом. Располагая наиболее плодородными землями, многочисленным и богатым крестьянством, Донецким угольным бассейном, развитой промышленностью, первоклассными морскими портами и судостроительными заводами, а главное — высокопрофессиональной и победоносной армией, она могла свободно выбирать между войной и миром.

Совсем другие настроения царили в России Советской. Несмотря на колоссальное превосходство в территории и населении, перспективы для нее вырисовывались мрачные. Четвертого года войны она выдержать не могла. Разруха, охвативший десятки губерний голод (еще не тот страшный, который наступит в двадцать первом году и унесет десятки миллионов жизней, но уже весьма ощутимый), пятимиллионная армия, чуть не половину которой составляли озлобленные на всех полуанархические банды, постоянно вспыхивающие крестьянские восстания и самое крупное из них — Антоновское, для подавления которого нужно было бы снять с фронта десятки регулярных дивизий. Надвигающийся призрак Кронштадтского восстания, активизация вдохновленных успехами Врангеля антибольшевистских сил Приморья и Забайкалья. А главное — все обостряющиеся противоречия внутри кремлевского руководства.

Надежды победить Русскую армию в полевых сражениях почти не оставалось, но и пойти на мирные переговоры большевикам было невозможно. Вместо обещанной мировой революции — сначала катастрофическое поражение в Польской кампании, а потом еще и признание права на существование демократического, сильного и, главное, сытого Российского государства… Советский режим терял единственное оправдание своего существования.

Тем более что умный и дальновидный премьер врангелевского правительства Кривошеин провел закон о признании фактически состоявшегося передела земли, а высшей мерой наказания за уголовные преступления была объявлена высылка в Совдепию.

Происходящие на территории бывшей Российской империи события неожиданным образом отразились на всей политической системе послеверсальского мира.

Правительства стран Антанты, уже списавшие Белое движение в расход, вновь оказались поставлены перед необходимостью не только экстренно реагировать на перспективу появления государственного образования, юридически являющегося правопреемником Российской империи, но и пересматривать уже сложившийся баланс сил и интересов в Европе.