Борис Батыршин - Мартовские колокола

— Так куды везти теперь, господа хорошие? — прервал размышления Геннадия извозчик. Седоки, взявшие пролётку на Литейном, велели ехать сначала на Екатерининский канал, но о том, куда ехать дальше — пока речи не было.

— Давай на Волково кладбище. — велел Геннадий. — Москвич, он уже довольно недурно научился ориентироваться в Санкт—Петербурге девятнадцатого века, хотя так и не привык к нему; и какая–то неодолимая сила тянула его сюда, на Екатерининский канал, к строительству, которое он увидел, лишь только приехав в столицу Империи. С тех пор дня не прошло, чтобы он не приезжал сюда, становясь к перилам на противоположной от стройки стороне водного потока — и подолгу простаивал так, глядя на суету рабочих, грузчиков–носаков, толчею барж — и порой, если случалось оказаться здесь около трёх часов пополудни, слушая траурное дребезжание колокола в часовенке. Не раз он говорил себе, что подобная сентиментальность — есть первый шаг к нарушению установленных им для себя правил конспирации, но ничего не мог поделать; дух девятнадцатого века, мрачная романтика «Народной воли», так не желающая стыковаться с форумными баталиями и массовыми белоленточными выступлениями, знакомыми ему по реалиям прошлой жизни, все сильнее захватывал молодого человека.

— «Да, теперь уже точно — прошлой» — думал Геннадий. Как бы не повернулось дело. Чем бы ни закончился этот грандиозный замысел, к прежнему существованию он уже не вернётся. Это не значит, впрочем, что он «отрясает с рук своих» прах двадцать первого века, нет. Наоборот, там, в будущем оставалось для него много полезного; но настоящая жизнь и настоящая борьба была теперь здесь. Мельком подумалось даже, что пора бы ускорить давно задуманное, да так и отложенное за недосугом дело — накопить здесь «неприкосновенный запас» предметов и материалов из будущего, которые могут пригодиться. Если порталы вдруг перестанут работать… или, если он вдруг потеряет к ним доступ. И тут же поймал себя на мысли — как–то самим собой разумеющимся показалось, что он сам в таком случае окажется на этой, а не на той стороне тоннеля времени…

Сосед Геннадия по пролётке и неизменные его спутник с момента приезда в Санкт—Петербург, Янис Радзиевич, молчал. Он знал о цели намеченной поездки, но, вероятно, догадывался о чувствах, охвативших товарища. Янис сопровождал Геннадия с момента их отъезда из Москвы; посвящать его в свои тайны лидер «Бригады Прямого действия» человек пока не решался, но всячески давал понять, что возглавляет активную, но тщательно законспирированную противоправительственную группу, разделяющую программу «Молодой Партии» революционной организации «Народная Воля». Сам молодой поляк, будучи деятельным членом этой организации и знакомый даже с кем–то из Исполнительного Комитета, отправился в Петербург, чтобы навести связи с товарищами из «Петербургской рабочей группы» которая после 1884–го года отделилась от остальной «Молодой Партии», действовавшей по всей остальной России.

Геннадий очнулся от своих мыслей.

— К Волкову кладбищу, любезный. — ответил он извозчику. — только сначала заедем в какую ни то похоронную контору, венок надо купить…

— Так это на Растанной! — обрадовался кучер. По Лиговке поедем — туда и свернём. Там все, которые на Волковом хоронят, завсегда венки покупать изволят…

Железные шины пролетки глухо застучали по торцевой мостовой. Это была особая питерская выдумка, подобной которой в Москве было не сыскать: своего рода «уличный паркет». На главных улицах и по направлениям возможных царских проездов мостовые выкладывали из шестигранных деревянных шашек, наложенных на деревянный настил. Геннадию не раз приходилось наблюдать, как рабочие искусно вырубали эти шашки по особому шаблону из напиленных деревянных кругляшей. Шашки скреплялись железными шпильками; после их замазывали газовой смолой и посыпали крупным песком. Это было удобно во многих отношениях: ступать по торцу было мягко, да и лошади не разбивали на нем ноги; что до езды, то она была куда тише, чем по булыжной мостовой. Однако, судя по рассказам тех же извозчиков (охотно пускавшихся в объяснения по всякому поводу), торец был недолговечен а так же служил рассадником грязи и дурного запаха, впитывая навозную жижу и становясь скользким при долгих дождях и гололеде.

На подъездах к кладбищу стали часто попадаться группки людей. По большей части это были пешеходы; кое–кто, однако, подобно им, ехал и на пролётках. У многих были венки — по большей части, скромные, если не сказать бедные. Заметен был состав группок — по большей части студенты, курсистки, люди постарше явно интеллигентской наружности, в массе своей дурно одетые. Городовые на перекрёстке беспокойно переминались под мелким дождиком, оглядывая проходящих.

— Кого такого хоронят, господа хорошие? — обернулся к седокам кучер. — Вроде, и не говорили, что кто–то важный представился…

— Да не хоронят, любезный. — ответил изрядно уже озябший Радзиевич. Сегодня двадцать пять лет, как скончался Николай Александрович Добролюбов. Вот эти люди и пришли почтить его память Не слыхал небось о таком?

Кучер помотал головой.

— Литературный критик и писатель. Большой ум, и всё думал о свободе простого народа. — наставительно продолжал студент. Запомни, голубчик, и вот тебе пятак сверх уговора — выпей на добрую память о Николае Александровиче.

Кучер принял монету и перекрестился.

— Большого ума, должно быть, господин был… вишь, сколько людей пришло! — и остановил пролётку.

— Всё, господа, приехали, дальше — сами видите, ходу нет. Сколько народу–то, тыщщи…

Толпа у кладбища и правда, собралась изрядная — люди всё подходили, и поодиночке и группками по три–четыре человека.

Медленно, со скрипом опустился полосатый шлагбаум. За ним маячит редкая цепочка полицейских чинов — дальше не пускали. Стояли видимо давно: Геннадий обратился к маленькой, остроносой курсистке с пышным венком из хвои и брусничных листьев. И та пояснила, что полиция после долгих переговоров, пропустила к к могиле делегатов с венками, а оставшаяся перед кладбищенскими воротами толпа принимается то петь «вечную память» то отпускать обидные шутки в адрес собравшихся в большом числе полицейских чинов.

Геннадий с Янисом пришли, вероятно. К самому концу ожидания: делегаты показались из ворот и толпа, не расходясь, двинулась по Растанной. Впереди раздался возглас: К Казанскому собору!». Геннадий увлёк Яниса в сторону, на тротуар: на их глазах молодые люди в студенческих шинелях образовали живую цепь и, охватив ею голову толпы, двинулись вперед. Янис подтолкнул спутника, указывая на группку впереди цепи.