Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»

Чижевский старательно занимался с помощниками, пытался поднять их профессиональный уровень и даже порою пытался воспитывать, как воспитывали когда-то его самого. Только многие слова и понятия были не в чести, кто-нибудь донесет — и вылетишь из армии, а то и загремишь в пресловутый и грозный Комитет, и попробуй докажи, что имел в виду не посягательства на основы существующего строя, а всего лишь интересы службы!

Мельчугов хоть понимал многое без слов, а как втолковать Степанкину? Комиссар бдит, только и прислушивается, не ведутся ли в роте неположенные разговоры? А кругозор у него — как у всех комиссаров. То есть твердая идеологическая база без следа каких-либо знаний. А сама база — набор неких сомнительных истин, которые даже перечислять не хочется.

Так и служи. Но должен же кто-то это делать?

Степанкин ввалился в ротную канцелярию веселый, румяный, плотный, пышущий здоровьем.

— Товарищи офицеры, разрешите доложить? Весна!

Чижевский привычно внутренне сморщился при слове «товарищи». Хоть вроде давно пора стерпеться, свыкнуться с искаженным смыслом хорошего слова, но коробило что-то, не давало оставаться спокойным.

— Уже? — делано удивился Мельчугов. — А мы ее и не ждали. Дров еще на половину зимы — если топить всерьез. И куда их теперь девать?

— Продадим. А нет — сменяем на водку, — отмахнулся Степанкин. — Был бы товар…

— Принесли? — спросил ротный.

— Так точно, принес! — Подпоручик дурашливо отдал честь и лишь затем извлек откуда-то пару бутылок чистого как слеза напитка.

Увы, к благородной водке самогон имел такое же отношение, как нынешняя власть с ее демократией и социализмом — к прежней. Вроде смысл тот же, качество подкачало. Зато цена — можно позволить себе, в отличие от напитков более престижных.

Но не то же и с властью? Монархии тоже надо быть достойным, а нет — изволь пользоваться суррогатами управления.

— Сейчас я организую! — Мельчугов, темноволосый, в отличие от второго субалтерна, засуетился, извлек из шкафа с документами припасенную заранее банку мясных консервов, пласт крепко посоленного сала, буханку хлеба, здоровенную луковицу и уже переложенную в миску квашеную капусту.

Мелкие армейские радости. Благо, никаких учений по случаю очередной приближающейся годовщины Великой бескровной в ближайшие дни не будет. Все занятия с личным составом традиционно ведет комиссар. Объясняет бойцам, как плохо все жили раньше, как хорошо все живут сейчас, какие открываются перспективы перед обществом и народом, и многое еще в том же духе. А на долю строевых командиров остаются лишь неизбежные разводы да тому подобные привычные дела.

Можно чуть расслабиться, посидеть в своей компании, раз появилась возможность. С кем служишь, с тем и обязан проводить вместе время — и на войне, и во время отдыха. Вместе служить, вместе жить, вместе умирать…

Да и ни в одной армии мира выпивка грехом не считается — пока она не влияет на службу. Лишь бы все находилось в рамках положенных приличий.

Освободили командирский стол, расставили закуску, стаканы, сели — ротный на своем месте, двое других — напротив командира.

Когда-то первый тост в офицерских застольях звучал за государя императора. Но многие ли это помнят? А пить за здравие очередных народных избранников и глупо, и противно.

— Что ж, раз, по уверениям отдельных офицеров, в мир приходит весна, так выпьем за ее скорейшую и окончательную победу! — Чижевский напустил на себя привычную бодрость.

— Ура! — дружно, но тихо, ни к чему прочим обитателям бывшей гимназии знать о посиделках, грянули субалтерны.

И слова давно такого нет. Но какие они взводные, если каждому при некомплекте приходится, как встарь, командовать полуротой? Разве — по официальной должности.

— Грачи скоро прилетят, — закусив, вздохнул Мельчугов. — А там и снег сойдет.

— И наступит царство грязи, — засмеялся Степанкин.

Ему нравилось быть офицером, командовать едва не сотней здоровых парней. Уж много лучше, чем горбиться в поле или на заводе. Но нравилось — еще не значит, будто молодой подпоручик отдавал службе все силы. Не манкировал, за этим Чижевский следил строго, но все-таки довольно частенько голова Степанкина была забита посторонними мыслями — о женщинах, иных удовольствиях, о своей значимости в глазах окружающих. Пусть профессия среди властей предержащих за профессию не считалась, но в мелких городках, куда забрасывала судьба, по привычке на военных смотрели с некоторой любовью. Гораздо лучше, чем в столице, где больше котировался кошелек или папка с бумагами под мышкой.

— Чем плохо — вечно приходится заниматься серьезной учебой лишь часть времени в году, — заметил Чижевский. — Но чем хорошо — в такие периоды ни один враг на нас не полезет.

— А у нас есть враги? — вновь расплылся в улыбке Степанкин. — Комиссар твердо говорит: нет!

— Враги есть у любого государства. И чем оно слабее, тем тех врагов больше. Наличие врага не обязательно означает боевые действия, однако готовыми к ним быть необходимо, — наставительно изрек капитан. — Для вас война — этакая забава, которая в реальности никогда не случится, и дай бог, чтобы так и было дальше.

— Не случится, Василий Федорович, — уже серьезнее ответил подпоручик. — Нечего нам сейчас делить и не с кем. Все решают политики, а им она к чему? Земли хватает, да и Европа не допустит еще одного кровопролития. Попробуй та же Польша на нас напасть, враз на нее так прикрикнут, весь свой гонор забудут.

— Как бы нам самим не закричать. Запомните, поручик, — Чижевский привычно повысил в чине младшего по званию, — что и как делают политики, их дело. Мы всегда должны готовиться к худшему. Служба такая. И ни в коем случае не рассчитывать, что пронесет и волки станут овцами. Только так мы сумеем выполнить свой долг. Учиться самим, учить солдат… А не только по барышням да крестьянкам бегать.

Прыснул Мельчугов. Он был полностью согласен с командиром, просто любовные подвиги Степанкина давно превратились в вечный повод для шуток.

Даже солдаты порою называли подпоручика не иначе как бабником, а то и иным, более неприличным словом.

— Нападут — встретим, — отмахнулся Степанкин. — Чай, не лаптем щи хлебаем, ложкой тоже пользоваться умеем.

— Умеем — а на стрельбу отводится в год пять патронов. В артиллерии дела не лучше. Но мы хоть на штык рассчитывать можем — если дух в солдатах воспитаем. А артиллеристы? На русское «авось»? Плюс сама армия настолько уменьшилась, что прежней силы уже не имеет. Польша многократно сильнее. И если бы она одна! И у нее в отличие от нас есть стремление к новым территориям. Благо, предлог самый благовидный — во времена далекие немало земель входило в состав Речи Посполитой.