Игорь Николаев - Война за империю

— Не получится.

— Что? — не понял Мартин.

— Я говорю, на таком ветру не получится, — терпеливо повторил незнакомец, громче, перекрикивая шум ветра. — Я уже пробовал.

Он взял у Микки сигарету и прикурил от своей.

— Благодарю, — сказал Мартин, принимая дар и стараясь рассмотреть собеседника при свете двух табачных угольков. Получалось плохо.

— Северный сосед? Канада? — неожиданно с добродушным юмором спросил попутчик. Он сделал два шага ближе, и теперь они могли говорить, почти не повышая голос. Летчик подождал, пока пронесется очередной порыв шквала, и ответил:

— Нет, я из Австралии.

Теперь они стояли друг против друга, почти соприкасаясь полями шляп, но черты лица собеседника Мартин по-прежнему не мог рассмотреть. Только улыбку и добродушный блеск глаз.

— Мое имя Шейн. Питер Шейн, — сообщил нежданный собеседник. — Арканзас, коммивояжер.

— Микки Мартин, Австралия. Летчик.

— 'Арсенал Демократии'? Возвращаетесь к месту службы? — немедленно догадался американец. То ли заметил, то ли почувствовал неудовольствие собеседника и немедленно поправился:

— Простите, не мое дело. Просто привычка — быстро оценивать и быстро думать. В моем деле без этого нельзя. Увы, к сожалению, я иногда еще и слишком быстро говорю.

Мартин улыбнулся и добродушно ответил:

— Все в порядке. Я действительно из 'Корпуса'. Не думаю, что это секрет, разве что вы из коммунистической разведки.

— Нет, что вы. Мой бизнес куда проще и совершенно безобиден!

— Чем торгуете, если это не секрет? Оптика, механика?

Шейн взмахнул руками.

— О, нет, что вы! Мелкая галантерея. Иголки, нитки, пуговицы, прочие швейные принадлежности. И конечно, швейные машинки, по специальным заказам, оптовые поставки, но можно договориться и об отдельных экземплярах.

Мартин неподдельно удивился.

— Пуговицы? Иголки? И ради этого стоит пересекать океан? Да еще с риском…

Он невольно оглянулся на беснующийся океан. Где-то за пеленой ветра и дождя должны были быть остальные корабли конвоя и эскорт, но в такую погоду их приходилось скорее угадывать, чем видеть.

— Что здесь сказать… — отозвался Шейн, закончив табачные манипуляции, — Раньше однозначно стоило! Вы, наверное, на официальном содержании. Поэтому давно не покупали в английских магазинах разную хозяйственную мелочь, не так ли?

Мартин слегка потупился. Что верно, то верно, 'Злой Клэр' мог спускать с подчиненных по три шкуры на дню, но в отношении снабжения 'Арсенал' сбоев не давал даже в худшие дни лета сорок второго.

— Видите! — воодушевился американец, — когда разговор заходит о войне, все в первую очередь думают о снарядах и забывают, что людям надо одеваться и чинить одежду. Об этом я и беспокоюсь. С некоторой выгодой для себя.

— И хорошая выгода? — поинтересовался Мартин.

— Теперь уже не знаю. Британская таможня никогда не была особенно приветлива к тем, кто привозит товары из-за границы. Дескать, пусть покупают отечественное. Теперь же… В каждом приезжем они видят немецкого или на худой конец русского шпиона и террориста. Еще, говорят, финансовая политика — никакого вывоза капитала из страны. И вот результат! Раньше я приезжал с отдельными образцами и стопкой контрактов, все было цивилизованно и удобно. Я раскладывал товар лицом, записывал пожелания, оформлял сделки на будущие поставки и шел дальше. Теперь как нищий коробейник тащу с собой три чемодана. Что-то конфискуют на таможне, большую часть придется раздавать в виде …э-э-э… благодарности за разные услуги и так далее. Скоро мне придется торговать вразнос, буду ходить с лотком на шее, как мои дальние ирландские предки.

— Ну-ну, наверное, не все так скверно, — осторожно заметил Мартин. Разговор начинал его утомлять. Американец был забавен и обаятелен, но сигарета дотлевала, сырость просачивалась сквозь тонкое пальто, не рассчитанное на такие испытания.

— В общем, да, — согласился Шейн. — Бывало и хуже. Но все равно теперь работа трудна и малоприбыльна. И становится труднее от раза к разу. Я почти забыл, как выглядит дом. Две-три недели у вас, на острове, потом обратно, а там я днюю и ночую в конторе. И снова к вам, в Англию.

Мартину стало совсем неинтересно, вежливо сославшись на неотложные дела, он свернул беседу и поспешил прочь с промозглого и продуваемого мостика. Повернувшись спиной к американцу, летчик не видел, как тот глубоко затянулся дымом. Яркая вспышка сигары отчетливо высветила лицо Шейна, его холодный, оценивающий взгляд, которым коммивояжер проводил австралийца.

Продавец шитья и иголок отвернулся в сторону океана, оставшись наедине с собой и стихией.

— Не слишком ли это… экзотично? — вопросила Элизабет, критически оглядывая манекен, облаченный в пятнистый комбинезон защитного цвета с желтыми и коричневыми пятнами.

— О, нет, — ответствовал премьер, проводя ладонью по материи. Обычно на такую одежду шла грубая, самая прочная ткань, но этот образец сшили из более 'цивильной' материи, причем на человека небольшого роста и скромной комплекции, на самой грани армейской системы размеров.

— Поверьте, это пойдет только на пользу боевому духу и моральному состоянию нации, — продолжил Черчилль. Ему ужасно хотелось курить, но, по естественным образом установившемуся молчаливому уговору, сэр Уинстон воздерживался от сигар в присутствии Ее Величества. Учитывая, что им приходилось проводить все больше времени в обществе друг друга, обет становился утомительным, но политик крепился.

— Не будет ли это слишком эпатажно? — все еще сомневалась Элизабет, обходя манекен по кругу.

— В таких вопросах нельзя быть чрезмерно выразительным или эпатажным. Массовое бессознательное, как назвал бы его господин Фрейд, воспринимает лишь самые яркие и однозначные символы. И чем тяжелее времена, тем сильнее нужно бить по психике многомиллионной толпы. Королева, вождь нации, которая облачается в военную форму — это крайне выразительно и вдохновляюще. Особенно…

Черчилль на мгновение запнулся, почти незаметно для стороннего взгляда, но все же решил закончить откровенную мысль.

— Особенно для мужчин. В нашей природе стремиться быть первыми и защищать тех, кто остается в тылу, за нашими спинами. Когда юная девушка облачается в доспехи, стыдно отстать от нее хотя бы в малости.

— Что ж… Я доверюсь в этом вопросе вашему… — Элизабет так же позволила себе чуть заметную паузу, которую можно было истолковать многими способами. — Опыту и познаниям в вопросах пропаганды и мобилизации воинского духа. А теперь…

Она подошла к широкому столу, заваленному документами, и премьер отметил, что королева чуть сбилась с шага, на считанные миллиметры склонила голову. Язык тела отчетливо показывал сдерживаемые постоянным напряжением воли неуверенность и страх. Но Элизабет быстро справилась с секундной слабостью.