Иван Кузмичев - Поступь Империи. Бремя Власти

— Дозволишь, государь?

Дверь тихо открылась и на пороге замер рослый парень двадцати двух лет от роду. Его крепко сбитое тело черная монашеская роба не скрывала, да и выглядел он как былинный Пересвет — светлый, могучий и невообразимо чистый, лучащийся пониманием праведности пути по которому он идет. Такому человеку доверяешь интуитивно.

— Проходи, садись.

И хоть сам не шибко взрослее инока, но вот чувствую себя на сотни лет старше. Почему так? Неужто стал жестким прагматиком, разучившимся радоваться простому светлому чувству?

Дмитрий молчал, видимо чувствовал, что я задумался. Эх, черт те что. Встряхнись!

— Говори.

— Игумен Мефодий сердечно кланяется и желает долгих лет здравия своему государю.

Не забыл, видать, раз послание передал. Приятно.

— Когда увидишь его вновь — передай мои наилучшие пожелания в нелегком деле наставления молодых иноков.

Дмитрий кивнул и сразу без предисловия, минуя порожнее начал рассказывать…

Больше года он и приданные ему берложники занимались тем, что вызнавали о тайных связях князей, бояр и дворян. Об этом никто кроме меня, князя-кесаря и самих исполнителей никто не догадывался. В противном случае могло случиться нечто неприятное, ведь как бы не кичился государь, а без сторонников он простой смертный.

Признаться честно — мне самому было весьма неуютно, когда вместе с главой Берлоги приняли такое решение. Слишком много ценной информации попадало к европейским властителям и ладно бы какой эпической, но самое паршивое — утекали сведения о новых мануфактурах, факториях и приисках! Раздельно эти сведения может и не приведут к беде, но вот собрав их вместе можно с минимальными усилиями понять всю картину происходящего.

А вот что случится потом — одному Богу известно. Если бы не упадок власти папства, то весьма вероятно России могли объявить новый крестовый поход!

Но что-то слишком глубоко отрешился я от рассказа, только краем уха услышал о том, что только в одной Москве больше двух дюжин именитых людей постоянно общаются с иноземными гостями так или иначе связанными с европейскими послами. О тех же к кому заходят ставленники Персии и Высокой Порты, вовсе упоминать не стоит, ибо их больше полусотни.

О многих я и так знал, а вот некоторые фамилии услышал впервые. Нет, предателей среди них нет, чай не двенадцатый год прошлого столетия, да и люди в большинстве своем здравые, хоть и своевольные. Не успел Петр всех поломать, ну а я этого и вовсе не добивался — легко человека унизить, заставить себя ненавидеть, а вот добиться от него хотя бы толика интереса к тому что ты делаешь куда сложнее.

И все равно знать, что под боком свободно плодятся центры иностранного влияния неприятно. Вот только поделать с этим бичом высокой политики нельзя, ибо это хуже гидры у которой вместо одной отрубленной головы две вырастают. Вывод здесь один — не можешь остановить — возглавь…

Для этого то и собирал инок сведения, потому как в скором времени кому-то из берложников или безопасников придется вступить в ряды сих бравых любителей вычурных даров. Но это быстро не сделаешь, в таких делах спешка противопоказана и по уму нужно вводить несколько людей, не знающих друг про друга — меньше шанс провала.

Рассказ Дмитрия длился минут десять, но в него он влил столько информации, что я понял — нахрапом ее не воспринять, нужно более вдумчивое изучение.

— Я тебя понял, надеюсь увидеть все в письменном виде, желательно с пояснениями по возможным событиям.

— Рад служить, государь.

Инок поклонился и бесшумно покинул кабинет. Мне же пришлось минут пять уделить для того, чтобы понять простую истину — даже лучшие из людей подвержены пороку и помочь им можно далеко не ласковым словом. Тут дубина потяжелее нужна.

Как нарочно на глаза вновь попалось письмо Куракина. Его прошлая депеша должна была прийти с 'Красоткой', но ее потопили, а капитана взяли в заложники. Выходит, не могло сообщение дойти, знаю капитана — он бы сам умер, а задание не провалил.

Хотя проверить стоит. А так как вместо меня фактически правила Оля, то и спросить нужно ее.

— Что ж, совместим приятное с полезным.

Время позднее, так что пора в опочивальню, там заодно и задам интересующий вопрос.

Дойти из кабинета до спальни дело нехитрое, но утомительное. Расстояние кажущееся плевым в начале дня, в конце таковым уже не является. А уж если проверено лично — вовсе вопросов в правдивости не возникает.

Не смотря на позднее время Оля не спала, она лежала на кровати и под свет десятка свечей что-то читала. Судя по фактуре записей — чья-то записка или отчет, да и нахмуренный лоб говорил в пользу этого варианта.

— Занята, милая?

Оля вздрогнула.

— Ты меня напугал!

— Нечего зачитываться настолько, что из мира Яви выпадаешь.

— Не богохульствуй, — сердито заметила она.

'Сама то травница, да и лекарка неплохая, с такими знаниями должна мириться и ведь мирилась, а теперь поди ж… видно Иерофан неслабо голову задурил. Стоит провести с хитрозадым патриархом ликбез по поводу дозволенного!'

— Скажи-ка мне, солнышко мое ненаглядное — не было ли в мое отсутствие посланий с нарочитым?

Как бы между делом интересуюсь у Оли, раздеваюсь и бросив одежду на лавку рядом с кроватью, укладываюсь рядом с женой.

— Было одно, но я его без задержек тебе сразу отправила, — сразу ответила она.

— А вестовой тот после появлялся?

— Не замечала, но тут может его перевели, их же часто с одного места на другое кидают. А в чем дело, неужто не дошло письмо?

— В том то и дело, что я о нем даже не слыхивал, до сего дня…

Оленька мило нахмурилась и чуть погодя расцвела улыбкой.

— Так его помню помощник капитана доставил, фамилию запамятовала, но он вроде как с какой-то 'Красотки'.

— Ну раз так, то и переживать не стоит, завтра разберемся что да как, а теперь спать давай, время позднее.

Жену то я утешил, и так все лето на ней груз непосильный лежал, потому нечего новые заботы взваливать. С этим письмом разберутся, но вот время упущено, а вместе с ним и возможность. Чую, влезть в англицкие дела нам не дадут, да и не с руки теперь туда соваться — кислород мигом перекроют. Что ж, завтра письмо Сашке и Якову отпишу, нет, лучше два и отправлю их разными судами, одно уж точно дойдет. Пусть возвращаются, восстание без Людовика в любом случае обречено на провал — неоткуда якобитам золотишком разжиться. Разве что…

— Милый, а ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросила Оля ласковым шепотом прямо мне в ухо.

Мысли о делах далеких мигом улетучились, оставив вместо себя лишь плотское желание. И противиться ему мне совершенно не хотелось.

7 ноября 1715 года от Р.Х.