Александр Карпенко - Грань креста (дилогия)

Мы убыли во двор ожидать вердикта на свежем воздухе. Люси развлекала меня местными рассказками:

— …как покойник. Только дух сивушный кругом. Алёнка давай его глядеть, не в коме ли. Зрачки смотрит, давление меряет, ну и прочее. Хлопочет, а этот сидит у ящика, на неё таращится. Девчонка ладная, а погода жаркая, халатик коротенький на голое тело. Она так повернётся, сяк наклонится. Глазёнки-то у него поразгорелись, похоть взыграла, он ручонку-то шаловливую ей под халат и запустил. Больной вмиг ожил, хвать за топор и ну их по дому гонять! «Ах вы, изверги, — кричит, — я тут с ангелами уже беседую, а вы у моего смертного одра блуд учинили!» Насилу ноги унесли да давай нашу бригаду на помощь кричать, белая горячка, мол… А сходи-ка ты, Шура, посмотри, что там с больной, — спохватилась моя маленькая начальница.

Я нырнул в прохладу приёмного покоя. Беседа нашей старушки с доктором неспешно текла к обоюдному удовольствию. Дрожал янтарный чай в высоких стаканах, блестела на блюдечке горка колотого сахару. Бабулька прихлёбывала мелкими птичьими глоточками и погружалась всё глубже в дебри своей генеалогии. Похоже, перебирались уже четвероюродные заборы старушкиного плетня. Врач, согласно кивая, жевала пышный пирожок. Надолго обосновались.

Выбрел обратно, щурясь на дневное светило. Мышка вопросительно глянула на меня.

— Беседуют, — махнул я рукой, — толкуй, что там дальше было.

— Дальше-то? Да всё просто. Приехал Равиль. А фельдшером у него Гоша Грузило. Ежели четверых таких, как ты, сложить, навряд ли один Гоша получится. У Гоши стиль бесхитростный: вместо «здрасте» — кулаком в душу. А уж потом «зачем вызвали». Как они там беседовали, неведомо. Только вылез больной через сколько-то времени, на коленях к Алёнке ползёт и кланяется: «Извините, госпожа, Христа ради».

— Госпитализировали?

— Ага. В травму с сотрясением мозга. А девчонке позор на всю «Скорую», хоть беги.

— И вот вы, доктор, врёте всё, — вмешался неожиданно в разговор водитель.

— Ха, а я думала, ты там в газете вконец поселился и между строчек бегаешь. А уши-то, оказывается, снаружи остались!

— И всё равно врёте, — упрямо заявил пилот, — там и впрямь горячка была. Они шли на «плохо с сердцем», а тот на них — с топором. Всей и правды, что извиняться его заставили. А остальное Грузило, пустозвон, натрепал. Осрамил, дуб, деваху ни за что.

— Ты-то почём… — начала было моя начальница, но развитию спора помешало появление на крыльце привезённой нами старушки. Вид её был благостен, чистое маленькое личико светилось, будто вышла из храма. Она обернулась и истово поклонилась обшарпанной больничной двери, словно иконе.

— Благослови тебя Господь, госпожа доктор! — с чувством произнесла самоубийца-неудачница и направилась в нашу сторону. — Благослови и вас Господь, что привезли меня, скудоумную, сюда!

Мы разинули рты в немом удивлении.

— А и просветила меня госпожа доктор, а и на путь понаставила, возвышенно вещала бабка, — и от мыслей моих глупых рецепт выписала. Сделай, говорит, как написано, всё плохое отойдёт. Уж какая доктор душевная! Ну чисто андел Господен! — И, несколько сменив тон, попросила: — А вы, господа, не прочитаете ли мне, что за лекарство прописано? Я ить глазами слаба, самой не видать.

Мы оторопело приняли из слабых рук бумажку, развернули. На бланке с угловым штампом психиатрической лечебницы значилось:

«Felici domestici № 1

D.S. Для постоянного применения.

Подпись. Личная печать».

Наши рты уже не закрывались. Мы глядели то на бумагу, то друг на друга. Наконец Люси вымолвила:

— Я вижу то, что вижу, или меня сюда пора? — Жест в сторону приёмного покоя. Я покивал:

— Похоже, я вижу то же самое. Может, это у нас коллективное?

Бабулька занервничала:

— Что там, милые? Скажите, не томите старуху!

— Бабуль, — объявила мышка, — мы в латыни не сильны, прости. Вот мы сейчас профессора разбудим. Она тебе скажет.

— Молода чтой-то она для профессора, — засомневалась старушка.

— Профессор, профессор, бабка. Это тебе сослепу кажется. Шура, буди.

Мы невежливо, в две руки и две лапы, растолкали Дженифер и сунули под её мутные со сна глазки рецепт.

— Читай и переводи! — хором приказали мы с Люси. Дженни зевнула и, ничего не понимая, зачитала: — «Возьми. Кошку домашнюю одну. Выдай. Обозначь. Для постоянного…»

Старушка засияла радостно:

— Ай и правда. Вот уж дело так дело! Заведу себе котёночка, будет хоть с кем поговорить. Всё душа живая!

И заторопилась прочь, сияя и прижимая к сердцу драгоценный рецепт.

— Ну, хоть кого-то вылечили…

— Шура, — неожиданно заявила мышка, — а та история и впрямь Гошкины враки. Но ведь враньё — смешно, а правду скажешь, никто и не улыбнётся.

— Вот приедем когда-нибудь на базу, расскажешь чистую правду про рецепт.

— Да кто же поверит?!

Те же. Перекрёсток. Автомобиль — на обочине. Мы — на травке. Жуём, что бог послал. Послано от души — пышный богатый каравай, головка нежнейшего сыра, изрядный мешок колючих жёлтых овощей с запахом и вкусом отменного огурца. Овощи конфискованы у впавшего в слабоумие алкоголика, который готовил их к засолке на закуску. Я иезуитски заставил бедолагу волочь их в машину, а при выгрузке клиента овощи, само собой, забыл. К дружному удовольствию бригады.

Поглаживая наполненное брюхо, обращаюсь к основательному ломтю сыра, из которого торчат задние лапки и хвостик начальницы:

— А меня вроде на перевозку поставить собирались…

Хвост покачался из стороны в сторону, из сырных глубин раздалось глухо и недовольно:

— Тебе плохо со мной работать?

— Да нет, что ты!

— Ну и помалкивай.

Люси прогрызла кусок насквозь и явилась с другой стороны.

— А что есть перевозка? — философски вопросила она, очищая элегантными движениями усики. — Перевозка, если вдуматься, есть перемещение ненужного тебе груза из одного места в другое. Нет?

— Ну, можно и так определить.

— Так чем ты не перевозка?

— Вон Дженифер третьи сутки катаем, а проку? Объесть она нас не объест, но, — скупердяйски сощурилась мышка, — взятку ведь дадут, делиться придётся.

Деваха обиженно надула губы:

— Это вообще-то моя машина, между прочим. Вы у меня в гостях, а не наоборот.

— Все мы на этом свете в гостях, — отмахнулась Люси, — а транспорт казённый.

И вновь принялась трудиться над сыром не хуже землеройного снаряда.

— За что она со мной так? — недоумевала Дженни.

— Не обращай внимания. Думаю, она просто ревнует.

— Ну и целуйся со своей мышью! — отвернулась та.

Ещё этого мне не хватало! Бабьи дрязги на бригаде!

— Не, ну ты послушай, что в ихнем парламенте творят! — возгласил водитель.