Олег Таругин - Товарищи офицеры. Смерть Гудериану!

Несколько часов, почти до самых сумерек, шли без остановок – чтобы сэкономить время и подкормить бойцов, Гурский разрешил на ходу пожевать галеты, затрофееные в ранцах перебитых эсэсманов. Найденную там же банку сгущенного молока разделили между ранеными (по понятной причине свою долю я отдал Валюше – рана практически не болела, можно было возвращать артефакт поручику). Пленным тоже выделили по несколько галет: возможно, пухлому Лунге и хватало собственных подкожных запасов, но генерал-майор похвастаться особо плотным телосложением не мог и наверняка испытывал неслабый голод. Галеты фрицам я раздал лично – нет, что вы, как говорилось в той бородатой шутке «Русского радио», я не злопамятный, просто злой и память у меня хорошая. Поначалу оберст было гордо вздернул подбородок, собираясь отказаться от большевистской подачки, но наткнулся на взгляд фон Тома, раздраженно дернул щекой и взял свою долю, процедив сквозь плотно сжатые зубы нечто вроде слов благодарности. Ну и то хлеб – корона ж не упала? Зато, как до передка дотопаем, не станет демаскировать отряд бурчащим животом…

А затем поручик, в который раз сверившись с картой, и своей, и найденной в планшете погибшего унтерштурмфюрера, остановил отряд, наказав выставить охранение и сидеть тихо, словно мыши под веником, и вместе с Феклистовым пропал почти на четыре часа. Вернулись разведчики уже ночью. Устало привалившись спиной к комлю здоровенной сосны, под которой сидел я, Гурский долго пил из протянутой фляжки, а затем произнес только два слова:

– Дошли, Виталий…

Рассказ отдышавшегося и утолившего жажду поручика много времени не занял. Сначала они со старшиной просто шли, ориентируясь на четко слышимую канонаду, куда-то «в сторону фронта», до которого, судя по тому, что уже можно было различить ружейно-пулеметную стрельбу, оставались считаные километры. Затем разведчики наткнулись на болото, лезть в которое в сумерках, разумеется, не стали, двинулись в обход. Когда лес поредел, они вышли к достаточно широкой грунтовой дороге, на которой застыло десятка полтора попавших под авиаудар наших танков и автомобилей с пушками на прицепе. Понаблюдав некоторое время за грунтовкой, Гурский рассудил, что немцы просто не могли плюнуть на столь удобный путь, ведущий прямиком к фронту. Следовательно, коль они не растащили по обочинам остовы сгоревших грузовиков и разбитые танки, значит, колонну отступающих войск разбомбили не далее, как сегодня днем. Да и внешний вид погибших бойцов тоже это подтверждал.

Сделав вывод, что фронт уже совсем близко, они с Феклистовым отправились дальше и буквально в километре наткнулись на расположившуюся на опушке леса немецкую тыловую часть. Близко подходить, конечно, не стали, опасаясь напороться на часовых, ограничившись наблюдением в бинокль. Дымили полевые кухни, копошились в моторах затянутых маскировочными сетями грузовиков шоферы, чуть дальше под деревьями удалось рассмотреть несколько многоместных палаток. Выяснять, кто такие, обычная пехота, какое-нибудь банно-прачечное хозяйство или кашевары, смысла не было, так что двинулись дальше, обходя немцев по широкой дуге.

А еще через неполный час лес закончился. Впереди лежало обширное открытое пространство, которое уже можно было считать полноценной линией фронта. По крайней мере с той точки, откуда Гурский вел наблюдение, удалось разглядеть в сгустившихся почти до полной темноты сумерках изогнутую линию немецких окопов, огибающую небольшой овраг, и несколько расположенных по флангам укрепленных бревнами пулеметных точек.

Пронаблюдав до темноты и набросав в свете запускаемых немцами осветительных ракет примерную схему немецкой обороны, поручик прикинул, как лучше пробираться на ту сторону. Овраг, к сожалению, отпадал: во-первых, он шел параллельно окопам, во-вторых, немцы не настолько глупы, чтобы не заминировать его. Подсвечивая прикрытым ладонью трофейным фонариком с опущенным синим светофильтром, Гурский сделал в блокноте еще несколько пометок и решил возвращаться.

Назад шли напрямик, оставляя в стороне и болото, и тыловиков, так что обратная дорога заняла почти вдвое меньше времени. Несмотря на имеющиеся карту и компас, под самый конец пути разведчики слегка заплутали, но, наткнувшись на уже знакомую грунтовку, сориентировались и благополучно вышли к лагерю.

Передохнув с полчаса и подкрепившись одной на двоих со старшиной банкой каши с мясом, поручик скомандовал подъем. Отдохнувшие красноармейцы с готовностью поднимались с земли, выстраиваясь привычным порядком: завершение блужданий по немецким тылам и скорое возвращение к своим настроило всех на нужный лад. Первым, показывая дорогу, шел Гурский, следом я, Джугашвили и пленные, за ними старшина, в обязанности которого входило присматривать за немцами, и остальные бойцы, по очереди тащившие пулеметы и боекомплекты к ним.

К началу третьего ночи мы, ни разу не сбившись с пути, вышли в точности туда, куда и планировали. Потратив еще сорок минут на наблюдение и разработку окончательного плана перехода, спрятали, прикрыв травой и прелыми листьями, оба ненужных более пулемета в какой-то яме и двинулись вперед. Бросать верные Maschinengewehr-34 было немного обидно, но и ползти с тяжеленными железяками через немецкие окопы и нейтральную полосу нереально. Да и патронные ленты без коробок не потащишь, звякнет разок или зацепится за что-то в темноте – и все, спалились…

Как ни странно, линию немецких окопов мы преодолели без проблем: поручик не зря столько времени потратил на наблюдение. Да и время перевалило за три часа ночи, притупив бдительность часовых, а обычные пехотинцы уже видели десятый сон, так что шансы оказаться замеченными отлучившимся по нужде фрицем были минимальны. Дождавшись, пока весь отряд подтянется к неглубокому окопу, поручик со штыком в руке спрыгнул вниз и, убедившись, что поблизости никого нет, махнул рукой.

Место он выбрал не случайно: с одной стороны траншея заканчивалась тупиком с вырубленными в глине ступеньками, с другой – делала резкий изгиб-поворот, не позволявший рассмотреть, что делается в глухом «аппендиксе». Перебравшись на ту сторону, мы растянулись на добрых два десятка метров и поползли в сторону советских окопов, пережидая запускаемые с поистине немецкой педантичностью через каждые пять-семь минут осветительные ракеты. Остальное вам уже известно: последний из преодолевающих проволочное заграждение бойцов то ли зацепил колючку, то ли уронил одну из установленных старшиной подпорок, и резко дернувшаяся проволока выдернула шток из взрывателя «шпринг-мины»…

Спихнув драгоценный сидор в ближайшую воронку, я рванулся вперед, ухватил Якова за ремень и сильно дернул, указывая направление движения. Ссыпавшись следом за старлеем, кое-как разместился рядом, осматривая в свете подвешенной над головой «люстры» автомат. Вроде нормально, а то показалось, будто зачерпнул стволом землицы. Под боком зашевелился, пихая меня острым локтем, пытающийся разложить приклад Джугашвили: воронка оказалась неглубокой и тесной для двух мужиков и угловатого ящика.