Владимир Романовский - Польское Наследство

Хелье подумал, что, наверное, и похищают тоже, а не только покупают, и, возможно, свободных похищают чаще, чем холопов. Дело привычное – в Киеве работорговые караваны останавливаются постоянно.

– А куда ты нынче путь держишь, Жигмонд?

На самом деле купца звали Зигмунд, но он почему-то предпочитал венгерский вариант своего имени. И обрадовался, что Хелье помнит.

– В Магдебург, с обозом.

– Большой обоз-то?

– Десять повозок.

– Охрана есть?

– Да, солидная. Яд от разбойников еще не придумали, только от крыс.

– А почему не морем?

– Пираты лютуют последнее время.

И засмеялся. Хелье тоже засмеялся, из вежливости.

– Быстро едете?

– Нужно успеть, пока настоящие холода не настали.

– Попутчиком нельзя ли к вам?

– Конечно, что за вопрос.

– У меня спутники – племянник мой, жена моя, и двое мужчин, старые друзья. Один из мужчин ранен, но легко.

Жигмонд подумал, развел руками, и согласился.

Вернувшись в крог, Хелье объяснил положение спутникам. Казимир, вознамерившийся бриться, выслушал и сказал, —

– Я сейчас, я только…

– Нет, – возразил Хелье. – Меньше вероятности, что тебя узнают. Тебя зовут Густав, ты саксонец, мой племянник. Княжна, ты моя жена, и зовут тебя Хвеба, ты из гречанок. Лех, тебя зовут Лех, и ты поляк. Кшиштофа зовут Дедушка. Люди мы мирные, никогда не вступаем ни в какие драки, не рассуждаем о сражениях, политикой не интересуемся. Пойдем, я вас познакомлю с новыми друзьями.

Когда Кшиштофа погрузили в повозку, он поманил к себе Казимира и спросил,

– Казимир, кто эта добрая женщина, что путешествует с нами?

– Это моя невеста, – ответил Казимир. – Ее зовут Сорсьер, и она из знатного рода.

Слегка шокированный таким положением грунок, Кшиштоф умолк.

Через два часа обоз выехал на страду, сопровождаемый десятью вооруженными конниками. Ехали без остановок до самого Аахена, страшнейшей помойки, давно забывшей, что два столетия назад, под именем Ла Шапель, была она, помойка, имперской столицей самого Шарлеманя. Огромный плоский паром в четыре захода переправил обоз через легендарный Рейн. На противоположном берегу ждало путников самое настоящее чудо. Городок Кайзерверт, маленький, тщательно спланированный, сверкал чистотой. Кастеллум, который во время оно римские легионы решили не штурмовать – ну его – перестраивался несколько раз, и ныне являлся скорее достопримечательностью города, чем крепостью. Мощеные штрассе жители мыли каждый второй день специальными щетками. По вечерам команда разносила и пристраивала в крепления на стенах кирпичных домов факелы. На паперти романской церкви, сбоку, чтобы не мешать прихожанам входить, стоял одетый в рваное, но совершенно чистое, тряпье городской нищий, одобренный властями и имеющий что-то вроде лицензии, с чисто вымытой кружкой в руках. Сточные канавы по бокам штрассе перекрыты были по верху деревянными щитами со слоем извести. По главной, миниатюрной, площади прогуливались променадно нарядно одетые пары, держащиеся степенно вне зависимости от возраста. Постоялый двор, в котором путники остановились на ночлег, помимо чистого, приятно пахнущего свежей едой крога, имел два уровня хорошо распланированных жилых помещений – ни соринки. Румяная горничная, приписанная хозяйкой двора к купеческому обозу, расторопная и глупая, не уловила тонкостей заминки, возникшей в коридоре у двух дверей – одну спальню отвели Дедушке, Леху, и Густаву, вторую супругам. Казимир рвался провести ночь с Марией, княжне было невыносимо неудобно (возможно первый раз в жизни), а варанг смоленских кровей улыбался мрачно. Княжна понимала, что нельзя нарушать конспирацию (дело было не в конспирации, конечно же), а Казимир понимать отказывался. И когда горничная ушла хлопотать, а Лех и Дедушка удалились в свою спальню, Хелье сказал сквозь зубы, —

– Княжна, уйми своего любовника, если не хочешь, чтобы я увез его в Прагу и не продал в рабство халифам.

Мария подошла к Казимиру вплотную и что-то шепнула ему на ухо.

– Какого лешего! – возмутился Казимир.

Она снова что-то шепнула.

– Я сам могу! Подумаешь – провожатый!

Она зашептала яростно. Хелье решил, что будет делать вид, будто не слышал этой реплики. Так оно спокойнее. Казимир еще некоторое время постоял, лиловый от злости, и ушел в спальню к Леху и Кшиштофу, хлопнув дверью.

– Проше, пани, – сказал Хелье насмешливо, распахивая дверь и отходя чуть в сторону.

Она вошла в спальню. Хелье последовал за ней, задвинул засов. Мария направилась к ложу и села на него.

– Жалко, что здесь нет бань, – заметил Хелье, скидывая сленгкаппу и садясь – у самой двери. – Здесь моют все, кроме себя самих.

– Я очень устала, Хелье, – сказала Мария.

– Отдохни, княжна.

– Я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал.

Хелье зевнул.

– Да, – сказал он. – Я тоже тебе благодарен за все, что ты для меня сделала.

И растянулся на сленгкаппе поперек двери.

– Хелье.

– Да?

– Подойди. Сядь рядом.

– Мне сидеть рядом с тобой? Нет, для меня это слишком большая честь, княжна.

– Пожалуйста.

Хелье поднялся, подошел, и присел на край ложа. Чистое белье, мягкая постель – хорошо бы на таком поспать после четырех недель галльского беспросвета, соломы, грязных простынь, подлых запахов.

– Я знаю, ты на меня в обиде, – сказала Мария. – Все эти годы были…

– Княжна, я вывез тебя и твоего любовника из Парижа, я доставлю вас обоих к какому-нибудь престарелому польскому вельможе, я найду средства, с помощью которых твой любовник сможет снарядить войско и даже, если удача будет на его стороне, захватить польский престол. В благодарность за это я прошу тебя избавить меня от объяснений, поскольку они ни к чему приятному ни тебя, ни меня не приведут. И мы оба достаточно взрослые люди, чтобы это понимать.

– Я не об этом … Я потеряла все, Хелье – у меня ничего нет, чем я могла бы тебя отблагодарить.

Она не сказала «кроме», но, очевидно, это подразумевалось. А может и нет. Даже скорее всего – нет. Она и сама не знала, подразумевает она это «кроме» – или нет. Но Хелье все равно разозлился и резко встал.

– Княжна, могу, заметь, сказать тебе только одно…

Он замолчал. Это дирово «заметь», всплывшее из глубин памяти, сгладило гнев, и даже слегка рассмешило Хелье. Мария ждала, что он ей скажет, одно.

– Давеча в Париже ограбили королевскую казну, и меня это беспокоит, – сказал Хелье. – Мне жаль короля, да и вообще. Нужно было остаться и помочь королю найти грабителей.

Он замолчал. Мария смотрела на него странно. Пламя свечи, оставленной горничной на столике в углу, вдруг закачалось от сквозняка. Хелье подошел к ставне и прикрыл ее.

– Вообще-то, княжна, у меня есть к тебе одно забавное предложение, – сказал Хелье, повеселев. – Твой брат Ярослав благоволит ко мне последнее время, уж не знаю почему. Я располагаю кое-какими средствами, да и друзья у меня есть состоятельные. Не богатые, но состоятельные. Ибо просто богатство – грех. Да, так вот. Мы могли бы доставить Казимира … к тому самому польскому вельможе … а затем уехать в Константинополь. Ты и я. Средства мои обеспечат нам приятную жизнь. Мы будем гулять с тобой под сенью деревьев константинопольских парков и подшучивать над прохожими. Будем ходить в театр. Будем читать друг другу на досуге всякие фолианты. Будем слать письма нашим многочисленным друзьям, в коих будем описывать разные смешные случаи из столичной жизни. К нам будут ездить гости. Ты будешь носить самые богатые греческие наряды, а я буду убивать всех, кто посмеет посмотреть на тебя сладострастно, и это тебя развлечет. Мы заведем переписку с твоим братом, ему, я думаю, будет приятно, что сестра его не занимается больше политикой. Чем не жизнь? Что скажешь, княжна?