Наталья Болдырева - У обелиска (сборник)

– Да пошел ты со своей «зеброй»!

Богдан отвернулся от охранника, поднялся на ступеньку и снова широко улыбнулся.

– По ней ходят люди с тележками, – глухо добавил охранник в его спину. – Могут поцарапать.

Это заставило Богдана обернуться снова.

– Слухай, ты, говнюк. Если я увижу на своей тачке хоть одну царапину, когда вернусь… тебе такое будет! Не просто будешь все мои ремонты до конца жизни оплачивать, а… – Он покрутил в воздухе пальцем, подбирая слова. – В общем, лучше ты стой и охраняй ее до конца своей смены. Чтобы не поцарапали. Понял, ублюдок?

Не дожидаясь ответа, он обернулся в третий раз, поймал взгляд Игната.

– Нет, ну ты видел, а?

– Видел, – подтвердил тот, разглядывая парня в шаге за спиной Богдана. Без чужого взгляда ему было не очень просто различить, «партизан» это или нет. Может, и «партизан», хотя и попроще других. А может, и нет. Постояв с полминуты на ступенях, он ссутулился и побрел вниз. То ли охранять машину, то ли куда подальше. Поверил и решил не связываться. И, разумеется, правильно поступил. Богдан не врал: он мог сделать все, о чем говорил. Один папин звонок – и проблемы решаются полностью, целиком и безоговорочно, такое уже случалось. Стоило папе Богдана ткнуть пальцем в нужную клавишу селектора, и тут бы вся смена охраны исполняла народные песни, провожая этого парня по дороге в КПЗ. И нет гарантии, что он бы доехал до мест заключения непокалеченным. Да, он мог это устроить. Да, даже из-за такой ерунды. Потому что завоеванный многими усилиями авторитет стоил дорого и ослаблять давление на окружающий мир нельзя было даже в мелочи. Съедят.

– Ну, чего звал? – спросил Богдан. О произошедшем только что он уже забыл. Не придал значения.

– Хорошо, что Кремль не разрешает русским иметь оружие, – невпопад заметил Игнат.

– Чего?

Приходько кивнул ему за спину, на уходящего охранника. Сгорбленный, голова опущена, движения неверные – как выпивший.

– А-а, да хрен с ним. Быдло. Пошли, посидим в «Молли», потреплемся.

– Слышь, Богдан, а как ты думаешь, – спросил Игнат еще по пути, между сияющими витринами, забитыми дорогими вещами. Он даже прислушался к себе, но нет, чужое сознание не проявлялось, – что будет, если нас оккупируют? Не как сейчас, а по-настоящему: с виселицами, газовыми камерами, рвами вокруг каждого крупного города… С партизанами в лесах… Вот ты взрослый двадцатилетний человек. Что ты будешь делать?

Тот даже остановился, так изумился вопросу.

– Да ты че, земляк? Сбрендил? Кто нас оккупирует? Белорусы?

– Белорусы – это было бы неплохо. Но я вообще. Условно. Хоть марсиане. Я не просто так спрашиваю, и ты не переводи стрелки, просто ответь.

– Ну… Я в Гоа, наверное, свалю. Там я еще не бывал, а там, говорят, клево.

– А на шиши какие?

– В смысле?

– Даю вводную: первым делом оккупанты объявляют недействительными существующие валюты. Доллар переименовывают в «амеро», евро в «экю»; счета нерезидентов без обсуждений экспроприируют. Аналогично, аннулируют визы и объявляют недействительными двойные гражданства. Твоих отца и дядьку они тут же кончают. Кто ты остаешься после этого?

– Ты точно сбрендил, Игнатик. Иго-го . На Инке, что ли, съехал? Надо было ее…

– Ты это брось, – довольно резко оборвал Игнат приятеля. – Инка ни при чем. Меня сейчас, знаешь ли, другим накрыло.

Его тон немного подействовал. Они дошли до «Молли», сели за столик, заказали по кофе. Игнат не завтракал, поэтому добавил к заказу пару тостов. Девочка ушла, изображая походкой презрение, но ему было наплевать. Эту он классифицировал сразу: ждет своего нефтяного шейха местного разлива. Мальчики, заказывающие меньше чем на пару МРОТ на каждого, у нее не котируются.

– Вот ты сейчас парня с дерьмом смешал. И без колебаний поломаешь его жизнь, если на выходе решишь, что вот на твоем «Эвоке» царапинка, а с вечера ты ее не видел. И заметь, я не сомневаюсь, что это в твоих силах и что ты так сделаешь! Я о другом. Вот война, немцы. Пойдет этот парень тебя защищать? И меня?

Богдан откинулся на спинке стула, проводил взглядом руки подошедшей с заказом официантки и громко рассмеялся. Он принял все за шутку.

– А я не шучу, – спокойно глядя ему в лицо, сказал Игнат. – Меня вот осенило. При малейшей возможности нас развешают на столбах от Москвы и до Гоа включительно. И та же Инна, между прочим, довольно равнодушно скажет про себя: «А я так и думала». И такие, как тот парень, закончив с нами, примутся за оккупантов. И за тех, кто уже здесь, и за тех, кто снаружи ждет.

– Игнат… – уже чуть другим тоном спросил Богдан. Он отодвинулся от стола совсем чуть-чуть, сантиметра на два-три, но это уже было заметно. – Слушай… Я не понял… Тебе что, что-то там сказали про доллар и евро? И ты вот так это передаешь? Или… Это ты не мне передаешь, а отцу? Или еще точнее, не ты передаешь, а…

Он замолчал, окаменев лицом. Теперь можно было поверить, что это не молодой обалдуй, а взрослый человек – такие у него стали глаза.

– Насколько это достоверно? Подробности?

Богдан нервно огляделся, но рядом никого не было. Бар был слишком дорогим, чтобы сюда ходили перекусить простые посетители торгового центра; наполнялся он обычно только к вечеру.

Игнат подождал с полминуты, с большим интересом воспринимая развитие ситуации. Такого он не ожидал.

– Нет, ты понял неправильно, – наконец ответил он. – Совсем неправильно, с начала и до конца. Я собирался серьезно поговорить на одну непростую тему, но для начала хотел узнать твою первую реакцию на вводную уровня «карты раздали заново». Вот враги напали на Москву и Киев. Немцы, китайцы или марсиане – все равно. Ты пойдешь в военкомат?

– Нет, – жестко ответил Богдан. – Я пойду в банкомат. Вот такой каламбур, понял ты, мудак? Возьму бабла и буду смотреть на войну по трехметровой «плазме» из номера шестизвездочного отеля где-нибудь в Сен-Бартелеми, понял? И если для восстановления визы мне придется пару тысяч славянских говноедов в Gaswagen загнать, я сделаю это, не моргнув глазом.

Он с хрустом отодвинулся от стола, несколько секунд выбирал, выплеснуть свой кофе Игнату в лицо или нет, но все же не выплеснул, стукнул чашкой о стол, развернулся и вышел тяжелыми шагами. Громко ругаясь, ощерился в лицо двинувшейся ему навстречу официантке, обозвав на прощание приятеля еще одним конкретным словом.

Тот продолжил сидеть, тихонько улыбаясь возникшему в себе чувству. Что ж, до запланированного им разговора о практических аспектах переселения душ и «попаданчества» не дошло. Но, тем не менее, и без этого многое стало яснее. Появилось такое ощущение, что опустевшая часом раньше лунка заполнилась снова и что чужой в его голове, ставший свидетелем произошедшему, доволен. Или не чужой.